Последние блоги


Просто работа

Рассказ
* * *
Светка сидела в кресле и делала вид, что читает журнал. Льняная коса картинно перекинута через плечо. Блузка белая. Длинные ноги скромно сжаты, хотя юбка коротковата. Воспитанная барышня. Иногда она поднимала на Кирьяна светло-серые большие глаза и одобрительно улыбалась. Беседа между отцом и женихом началась хорошо. Мэр не выгнал наглого парня, а пригласил сесть напротив, как равного, и спокойно выслушал его сбивчивый, но решительный монолог о том, что любит Светлану, и они решили пожениться.
Кирилл Шапкин по кличке Кирьян, коренастый загорелый парень, с симпатичной, хотя немного азиатской физиономией — в этих краях у многих внешность была с татарщиной — дружил с дочерью мэра давно, хотя скрывать это пара перестала только месяц назад. Светка стеснялась его работы.
Каждый вторник поутру улицы райцентра медленно объезжала машина с высоким кузовом. Рядом с машиной шёл парень лет двадцати в оранжевой спецовке, он подбирал вынесенные к обочине пакеты с мусором и бросал в кузов. Такова была работа Кирьяна. Зарплата не лучше и не хуже, чем у других в посёлке. Как-то увидев друга в роли мусорщика, Светка возмутилась и перестала появляться с ним в ДК. Но их прибежищем стали окрестные сады. Она понимала, что обижает парня, поэтому наедине всячески заглаживала свою вину, и скоро они зашли очень далеко. Тогда Кирьян осмелился поговорить с мэром. Подтолкнуло его то, что, по словам Светланы, отец настойчиво советовал ей обратить внимание на нового военкома и даже приглашал того домой на рюмку чая.
Кирьян осознавал свой низкий статус и был готов к тому, что получит по шее вместо родительского благословения. Но мэр — худощавый интеллигентный мужчина с усталым лицом не стал изображать оскорбленного отца, а сразу перешел к делу.
— Мне о тебе рассказывали, Кирилл.
— Кто? Что рассказывали?
— Успокойся, только хорошее. Предположим, я не против вашего брака. Но на что вы будете жить? Вот ты отдал бы дочь за парня без профессии, без копейки за душой? Даже если он порядочный человек…
Кирилл подумал и честно сказал:
— Нет. Но я работаю, — тут он почувствовал, что краснеет, и добавил, — я другую работу найду.
— Кем? — Скорбно спросил мэр. — У тебя образование девять классов. На лесопилку? Комбайнером? Нет, я уважаю рабочих людей. Вот, например, у нас есть строительная бригада, большие деньги зашибают. Но ты ведь не по этой части.
Всё знает, — подумал Кирилл. — Он, наверное, хочет, чтобы я сам признал свою никчёмность и отказался от Светки. Да ни за что! Он вспомнил её длинные атласные ноги, роскошную грудь, горячий жадный рот. А ещё когда он порой думал о ней, сердце замирало, и всё вокруг становилось нереальным, как в кино, и он чувствовал, что готов за Светку убить кого угодно, готов сам умереть, что угодно сделать. Разве это не любовь?
— Деньги у меня есть. Машину могу купить хоть завтра. Да и вообще разве у меня нет рук? Заработаю!
— Неужели? Я рад. — Улыбнулся мэр. — Но давайте подождём со свадьбой. Свете только восемнадцатый год, ей надо в институт поступить, хотя бы на заочное. Вот к Покрову и решим.
На Покров, с первым снегом, здесь по старинке ладили много свадеб. Кирьян вздохнул и согласился.

На следующий день он стоял в местном банке, и холёная дама с едва скрытой иронией разъясняла ему условия кредита. Она добавила, что с зарплатой Кирьяна кредит менее, чем под двадцать два процента ему не дадут. Но Кирьян не отступился. И вскоре у него во дворе появилась новая машина, пусть беушная, но кто знает? Он покупал в соседнем посёлке. Теперь Кирьян смело подъезжал к дому Светки, они ехали кататься по округе, а к вечеру оказывались у реки. Кирьян сидел на берегу возле машины и по-хозяйски смотрел, как в прозрачной воде плещется его сказочной красоты невеста с белокурыми локонами. И вообще без купальника. А через два месяца он понял, что кредит платить нечем.
Мать Кирьяна растила его одна. Сейчас ей не было и пятидесяти, но лицо изжёвано временем, в глазах вечная тоска.
— Сынок, ты бы продал машину.
— Мам, да мне легче удавиться. — Честно признался Кирьян. — Хватит нам жить, как нищие.
Он пытался найти подработку и не знал, где — разве что в Москву ехать, сидеть там в заводской охране, как большинство. Светке он ничего не говорил, бодрился. Но свежим сентябрьским утром, когда Кирьян плёлся по обочине, собирая мешки с мусором, на мобильник будущему зятю позвонил мэр и вкрадчиво поинтересовался, как дела.
— У вас, говорят, проблема с кредитом. Не спорь, я знаю. Понимаю, тебе хочется подняться. Могу дать совет.
Кирьян не возражал, терпел.
— Слышал, на Донбасс добровольцы едут? Сходи в военкомат сегодня к вечеру, поговори с военкомом, скажи, я прислал.
— Я подумаю.
— Кирилл, мне кажется, папа хочет избавиться от тебя, — прямо заявила Светлана, когда он поделился с ней новостью.
— Люди же ездят, зарабатывают, и ничего. — Не соглашался Кирьян.
— Кто? Я только один случай знаю — пацан из Рассказовки погиб. Не смей, мне страшно!
Кирьян панику невесты принял как должное — бабы всегда на войну провожали со слезами, это не значит, что мужик должен уступить и скоротать век на завалинке.

К вечеру пришёл в военкомат. Старый дом со скрипучими половицами и хищно лязгающими дверями таился в тени нового храма. Подумать только — когда-то Кирьян хотел от армии откосить и смотрел на этот дом как на гроб, а теперь сам явился. Нужда научит калачи есть. Возле кабинета военкома сидел в тёмном углу какой-то парень. Кирьян узнал Игоря Абрамовича по кличке Олигарх.
— Эй, а тебе чего тут надо? Евреи в армии не служат.
— Служат. В Израиле даже девки. — Буркнул Игорь.
— Ведь знаешь! — Обрадовался Кирьян. — Интересовался?
— Шапкин, отвали.
Прадед Абрамовича точно был евреем и когда-то приехал сюда комиссарить и создавать колхозы, однако дал маху — женился на дочке репрессированного попа, был исключен из партии, потом восстановлен, но о карьере даже его сыну нечего было мечтать. Так и остались Абрамовичи в глухом посёлке. Игорь был старше Кирьяна на три года, отец давно умер. Мать, бойкая баба, владела пекарней и снабжала хлебом местные магазины.
— Чего высиживаешь? — Поинтересовался Кирьян.
— Дело есть.
— Тоже на Донбасс намылился?
— А что?
— Ну, удивил, Олигарх. У вас же своё дело.
— И кредит. Причём, в пять раз больше, чем у тебя. — Неохотно ответил Игорь. — Мать новое здание для пекарни купила, не рассчитала. Знаешь бывший КБО? Вот это. Теперь мы в долгах, как в репьях. Только между нами.
— Вижу, весь поселок в курсе моей проблемы. — Поморщился Кирьян, а про себя подумал: ходишь мимо таких домов, как у Игоря — особняк у Абрамовичей шикарный, и думаешь, что там люди как сыр в масле катаются, а на самом деле тоже не меньше забот.
— Маме я решил не говорить, что еду на Донбасс. Пусть думает, к дядьке в Саратов отправился, на завод. — Признался Игорь. — Никому не трепись.
Из кабинета вышел новый военком — узкоплечий шкет в мундире и фуражке. На вопрос Кирьяна, тут ли записывают в добровольцы, удивленно поднял брови:
— А почему ко мне?
— Нам сказали.
— Вообще-то к военкомату сие никакого отношения не имеет. Просто обратился по дружбе один товарищ из добровольческой организации, попросил помочь. Могу передать ему ваше предложение. Документы сейчас принесу, заполните.
Кирьян и Олигарх просмотрели бумаги.
— А почему про сумму ничего не сказано? — Сразу взял быка за рога Игорь.
— Многие едут только за идею.
Сам езжай за неё. — Подумал Кирьян. А Игорь бойко ответил:
— А у меня есть идея — развивать бизнес в нашем поселке.
— За наёмничество есть статья, и нельзя обозначать сумму в документах. Кстати, я даю вам анкеты не как официальное лицо.
Военком не пригласил их в кабинет, заполняли бланки в коридоре.
«Прошу направить меня для оказания практической помощи борющемуся народу Новороссии. Обязуюсь с честью и достоинством исполнить свой патриотический долг…».
— Игорь, а что такое Новороссия? — Поинтересовался Кирьян.
— Это две республики объединились — Донецкая и Луганская.
— А, вспомнил. Слышал что-то.
— Но мне интересно — почему тут про патриотический долг, если речь идёт о другой стране?
— Не грузись, Олигарх. Едем калымить, вот и всё.
— Ты прав, эмоции, рефлексия, это всё не для войны. Я читал, что надо представлять врагов кем-то вроде виртуальных фигурок в компьютерной игре. Тогда будет легче психологически, — вздохнул Игорь.
— Это просто работа — вот пилил я клёны, завел бензопилу и пошёл. Клён — живой, но ему не место в саду, понимаешь?
— Тоже философия…
К заявлению была приложена анкета.
— «Что вас побуждает стать добровольцем?» Не могу же я написать: кредит побуждает, – раздраженно сказал Кирьян.
— Пиши: хочу защищать русских людей от хунты.
— Что такое хунта?
— Потом объясню. — Отмахнулся Игорь.
— Вот ещё вопрос: «Какой человек мог бы служить для вас примером?» Игорь, я могу, конечно, написать, что Семёныч, но там не поймут.
— Какой Семёныч, Кирьян?
— Сосед наш. Вторую машину купил за год. Стройматериалы продаёт.
— Кирьян, ты просто вспомни, о каких героях в учебниках написано.
— О Маресьеве. О Космодемьянской… Космодемьянская — баба, значит, приведу в пример Маресьева.
— Вот и отлично.
Военком, принимая бумаги, многозначительно произнёс:
— Предупредите родственников, чтобы не распространялись о вашей поездке. В случае гибели тоже. Иначе будут последствия.
Перед отъездом Кирьян твердо объявил матери о своём решении. Та начала голосить, приговаривать, что на чужой крови не будет им счастья. Кирьян убеждал, что там фашисты, а мать сказала, что у неё дед был с Украины, и сам с фашистами воевал в Великую Отечественную. Тогда Кирьян собрал вещи и ушёл к Светке, переночевал у неё на подворье во времянке. Мэр сам отвёз его на станцию, жал руку, обнимал и наставлял вернуться героем. Светка плакала и целовала Кирьяна на глазах всех отъезжающих и провожающих. Кирьян был на седьмом небе.
Игорь Абрамович появился за минуту перед отходом поезда, нырнул в вагон. В отличие от Кирьяна Олигарх был не в камуфляже, и явно не хотел привлекать к себе внимания. Земляки сошли с поезда в Ростове, дальше их путь лежал на базу подготовки ополченцев.

* * *
Вытоптанный снег освещали фары нескольких грузовиков, стоящих на городской площади. Глухо урчали моторы. Из тёмной кабины одной машины рвалась переливчатая, с рассыпчатым ритмом барабанов кавказская мелодия. Бойцы в камуфляже стояли широким кругом. В центре танцевал высокий чернобородый чеченец. Летал, легко меся берцами сухой морозный снег. Резко, сильно взмахивал руками, пальцы которых то сжимались в кулаки, то расправлялись, словно маховые перья на крыльях птицы. Его товарищи гортанно вскрикивали, хлопали в ладоши, одобряя. Танцор упал на одно колено и вонзил в землю нож.
— Сколько в этом танце напора, энергии, первобытной мощи. Правда? — Обратился к Олигарху пожилой офицер с позывным Таймер. Они стояли в стороне и наблюдали за бойцами. — У многих народов в древности был обычай — перед боем мужчины танцевали.
— Понятно, боевой дух поднимали. — Кивнул Игорь.
— Всё серьёзнее. Они считали, что устанавливают связь неба и земли, в каждое движение вкладывали ритуальный смысл. Перевоплощались в богов или зверей. Конечно, эти ребята не знают, что на самом деле совершают в сакральном смысле. Тем не менее, ощущают на самом низшем, инстинктивном уровне.
— Интересно.
— А твой друг там. Молодец, влился в коллектив.
— Кирьян просто не чувствует разницы между собой и кавказцами.
— Не время сейчас о разнице голову ломать.
Кирьян и вправду стоял среди кавказцев, тоже хлопал в ладоши, белозубо улыбаясь. Приплясывал.

Когда Кирьян и Олигарх прибыли в Донецк, их встретил Таймер. Никакую должность он официально не занимал, но тогда парни ещё не знали этого. Приезжий инструктор, который держался в тени. Тогда именно он по-хозяйски направил их в отряд, где были преимущественно чеченцы.
Кирьян и Олигарх об этом отряде слышали от других добровольцев и туда не стремились, но Таймер не стал слушать осторожных возражений, пояснил:
— С деньгами там получше. Смотрю, ребята мои земляки. Как жизнь на Хопре?
— Как всегда. Посёлок стал красивее, но людей меньше — разъехались.
— Тяжело без работы. Но война всем даст работу. Армия — лучший выбор для мужчины.
По виду Таймера не заметно было, что он особо счастлив, но видно, что человек на своём месте.
Кроме чеченцев в отряде были ингуши, осетины, азербайджанец… Игорь держался особняком, а Кирьян сразу нашёл с сослуживцами общий язык. Наверное, потому что дикарь, как они, — раздраженно решил Игорь. Он был неправ, особенно Кирьян сдружился с Магой, тот был парнем компанейским и сразу сказал, что зарабатывает деньги на учёбу. Мага хотел стать врачом, даже книжку с собой таскал медицинскую, мечтал, наверное, кому-нибудь помочь. Отец запретил ему, совсем юнцу, ехать на Донбасс, но за Магу поручился дядя.
Игоря порой раздражало то, как ведёт себя Кирьян, словно тот позорил вместе с собою и его, и всех русских. Игорь ощущал это почти инстинктивно, поскольку прежде не задумывался о межнациональных отношениях.
Вот, к примеру, отдыхают они в казарме.
— Игорь, посмотри, как Светка сфоткалась. — Кирьян протягивает телефон Игорю. На экранчике мобильника выгнулась красивая девица, поблескивает её влажное обнажённое тело, длинные волнистые волосы распущены. Правда, фон неудачный — белый кафель. Да и ясно, что сама себя фотографировала, в ванной, не иначе.
— Ого! — Восклицает подкравшийся Мага. — Дай глянуть!
— На! — Не жадничает Кирьян.
Телефон идёт по рукам, сопровождаемый восторженными восклицаниями на чужих языках, и смехом.
— Мы к тебе на свадьбу всем отрядом приедем! — Обещает чернобородый богатырь Аслан.
Игорь укоризненно замечает:
— Кирьян, откуда ты знаешь, что они говорят? Вдруг похабщину? О твоей бабе.
— А пускай завидуют! — Ухмыляется Кирьян.
— Мне тут вспомнилось из какой-то сказки: умный хвалится отцом и матерью, а неумный молодой женой.
— Зануда. Я знаю, что у муслимов бабы в мешках ходят, это не значит, что я на Светку мешок надену.
Через полтора месяца после приезда в Донецк, Кирьяна и ещё нескольких бойцов вызвали в штаб. Там были их командир и Таймер. На столе карта – аэропорт и его окрестности. Бойцам объяснили, что укропская сторона обещала прекратить артобстрел для того, чтобы ополченцы забрали своих двухсотых. Враги промахнулись — у войны нет правил. Ополченцы будут атаковать, чтобы отвлечь внимание противника, пока одна группа заминирует аэропорт. Когда покидали штаб, Таймер похлопал Кирьяна по плечу и сказал:
— Следи за собой, будь осторожен, так что ли Цой пел?
— Так точно. Подлечим укров от незалежности. — Весело козырнул Кирьян. За эти дни он, поучавший Игоря видеть в войне только работу, первым забыл практический подход к происходящему, ощутил себя частью воинского братства и борцом за правое дело.
В пять часов утра прозвучала команда: «По машинам!» Смолкла мелодия из кабины, шлягер оборвался на строке: «За тебя калым отдам, душу дьяволу продам». Кто-то умолк, кто-то, чтобы взбодрится, сыпал шуточками. Олигарх заметил Кирьяна, который что-то обсуждал с Магой.
Машины двинулись во мглу. Игорь накинул капюшон на голову. Всё же что-то во мгле замечал – редкие деревья и кусты вдоль дороги, старый рекламный щит, высоко на развилке указатель. Тут впору ставить камень-алатырь: «Направо пойдёшь, смерть найдёшь», и «налево пойдёшь, смерть найдёшь». Темной грудой застывшая подбитая техника. Вот легковая машина с распахнутой дверцей и возле неё коконом тело, завеянное снежком. Вот пустая «скорая» рядом с другой машиной.
И вдруг присвистывающая дробь пулемёта. А следом — рвущийся речитатив автоматной очереди.
Прячась за бортами машины, они палили в белый свет, как в копеечку. Впереди идущая машина вильнула и вывернулась на обочину, мотор задымился.
— Хана пацанам! — Выдохнул Аслан.
— Прорвутся. — Бросил Игорь и сменил обойму. Их проглотила полоса дыма, машина круто развернулась. Затормозила. Команды Игорь не расслышал сквозь грохот, но солдаты стали перемахивать через борт, он инстинктивно двинулся к нескольким, где заметил Аслана, словно молодой волк к опытному вожаку. Их группа мускулистой камуфляжной массой рванулись вперёд, топая по искрошенному льду, дружным хором грянуло:
— Аллаху Акбар!
Игорь пробовал крикнуть «ура», но подхваченный общим настроением, тоже закричал: «Аллаху Акбар!»
Из дыма возникли бетонные блоки и перекрученная арматура, словно рёбра гигантского зверя. Перебежками, прячась за колонны и падая за груды обломков, пересекли зал терминала. Игорь следовал за Асланом. Тот прыжками через ступеньку взлетел по лестнице, бросил гранату то ли в бывшую дверь, то ли в пробоину, ощеренную слева. Прижался к стене, Игорь тоже. Вспышка, грохот. Аслан ринулся в комнату. На полу распластались тела украинских солдат. Вдруг один, в залитом кровью камуфляже, сидящий у стены, пошевелился, пытаясь дотянуться до автомата. Игорь подскочил, отбросил оружие ногой.
Он не всматривался в лица врагов, когда бежал в атаку, но вот время замедлилось, он остановился и увидел перед собой не движущуюся мишень, а человека. На щеках рыжеватая щетина, волосы взлохмачены, глаза воспалённые и усталые. Игорю стало не по себе от вдумчивого прямого взгляда, хотелось ощутить себя хозяином ситуации. Это его пленник.
— Ну что, киборг? Понял, как с русскими воевать?
Парень медленно поднял руку, стирая кровь со лба, и тихо сказал:
— Это я русский. А ты…
Он не договорил. Из-за спины Олигарха шагнул Аслан с ножом. Схватил парня за волосы, приподнимая, словно недобитую дичь, полоснул сталью по горлу, раздался булькающий хрип. Властно бросил соратнику:
— Сэкономил патрон. Пошли, брат.
Но вдруг упал навзничь, из глазницы выплеснулась и потекла по щеке красная жижа. Игорь отшатнулся от оконного проёма. Работал снайпер.

Олигарх был один, не считая мертвецов. Он измерил взглядом расстояние до двери, собираясь вернуться к лестнице, но тут услышал грохот, на миг перекрывший звуки боя – и лестница прямо на глазах осыпалась. Отброшенный на пол ударной волной, почти оглохший, он с трудом пришёл в себя. То яростное вдохновение, с которым шёл в атаку, вмиг испарилось. Второго выхода из комнаты не было. Игорь посмотрел вниз и решил, что смог бы спуститься, но внизу мелькнули двое в камуфляже, и он отступил в дверной проём, не желая обнаруживать себя. Ничего, можно выбрать момент потом. Посмотрел на часы — время до подрыва терминала ещё оставалось. Ползком добрался до Аслана, обшарил карманы, достал паспорт и красный кожаный кошелёк с вышитой арабской надписью – заглянул, увидел тонкую пачку долларов, и толстую – тысячерублевых купюр, мелькнула мысль присвоить деньги, но заколебался — может быть, и этого чернобородого где-то ждёт старуха-мать, как его, Игоря. Вот поэтому и нужно вернуться домой живым. Сел, прислонившись к стене, наставив автомат на дверь, прислушиваясь к происходящему внизу – фиг кто подберётся незамеченным, а в мясорубку он больше не полезет.

Схему аэропорта, распечатанную Таймером накануне, Кирьян запомнил хорошо. Он, Мага и ещё четверо должны были заложить взрывчатку так, чтобы при взрыве обрушились перекрытия. Группа Кирьяна выполняла задачу, которая была по сути главной – разнести терминал в пыль, если невозможно выкурить укров. Заряды заложены, можно уходить. Через пару часов рванёт. Так запланировано. Он и Мага отстали от остальных, задержались за нагромождением обломков возле стены, пережидая шквал огня со стороны противника. Где-то справа монотонно бил короткими очередями ручной пулемет, не давая высунуться. Но вот миг тишины. И уже подобравшись для нового рывка, Кирьян заметил в углу полузасыпанные ящики с боезапасом для миномета. Зло ухмыльнулся:
— И последний сюрприз!
Дрожащими от избытка адреналина руками вытащил из разгрузки кусок пластида и последний оставшийся без дела МУВ. Этот, советского еще производства взрыватель вообще-то предназначался для мин, которые ставили на растяжки. Но особенность его конструкции еще со времен Афгана обеспечила применение этого устройства для всевозможных подлянок. В которых и заключается подлинный смысл минной войны, если подумать.
«Вытягиваете сразу основную чеку и вот эту, предохранительную. И проволочка начнет перерезать свинцовую пластинку…», — скучным голосом объяснял инструктор в лагере подготовки. – «И через несколько минут, смотря по типу взрывателя и в зависимости от температуры, ударник наколет капсюль, сработает детонатор и инициирует подрыв основного заряда».
Высматривая, куда бы заложить импровизированную часовую бомбу, Кирьян быстро разминал замерзшими пальцами гексоген, смешанный с пластификаторами и флегматизаторами. Отличное изобретение чехов, за которое им так благодарны все террористы мира.
Стрельба сверху усилилась, и надо было торопиться, еще не хватало попасть под собственные фугасы. Мага внимательно следил за Кирьяном, и это прибавляло драйва – учись, молодёжь. Решительно воткнув МУВ в кусок пластиковой взрывчатки, первой вытянул т-образную боевую чеку. Какая-то смутная мысль едва появилась на самом краю сознания, когда ухватил пальцами кольцо предохранителя. Но в этот момент совсем близко так ахнуло, что всякие мысли сами собой вылетели из его головы.
«…не забывайте проверить состояние металлоэлемента и петли предохранителя», — всплыло вдруг в памяти. Но в этот момент его ослепила вспышка. Со страшной силой ударило спиной и затылком о стену. Через несколько минут, словно сквозь туман, различил стоящих над ним солдат — свои. Пахло горелым мясом, дерьмом и кровью. Повёл взглядом в сторону. Мага лежал с вывернутым нутром, все внутренности развалены, выпячены, как на картинке в его медицинском учебнике. Рот полуоткрыт, тусклые глаза устремлены в небо. Кирьяну показалось, что солдат и бледное солнце над ними неудержимо повело в сторону. Он снова вырубился.

Игорь в очередной раз бросил взгляд на часы и похолодел – они остановились. Когда? Сколько времени прошло? Вскочил, двинулся к выходу, когда внизу, почти одновременно, мощно ударили несколько взрывов, пол под ногами дрогнул, прогнулся с треском, открывая зияющий разлом, и Олигарх ухнул вниз. Вместе с обломками и трупами. Удар. Игорь распластался на полу. Сверху словно горный обвал осыпался, похоронив заживо. Тело оказалось сдавленным, стиснутым, словно попало в челюсти каменного великана.
— Врёшь, не сожрёшь, — Игорь рванулся, руками нашаривая впереди свободное место. Освободил ноги. Вокруг было небольшое пространство, тусклый луч света выхватывал из темноты щербатые углы пластика, ломти цемента с плиткой и человека рядом, отвернувшегося, полузасыпанного.
— Эй! – Игорь потряс его за плечо. – Ты как?
Осторожно повернул к себе товарища по несчастью – оказалось это убитый Асланом киборг. Трещина раны на шее. Бледное молодое лицо.
— О Господи. – Игорь отстранился, стал прислушиваться к происходящему снаружи. Сверху снова что-то рухнуло и стало совсем темно. Звуки обстрела стихли почти сразу.
Игорь пытался двигаться в своей ловушке, напрягал мышцы, чтобы не замёрзнуть. Начал разбирать завал, но наткнулся на бетонную плиту.
Наверное, киборги спустились в свои подземные укрытия. Но тут же пришла мысль, что вторым взрывом завалило и живых «укропов». Неужели другие не придут им на помощь? Тело онемело от холода. Сколько времени прошло – ночь, сутки? Он уже отчаялся, когда раздались голоса, шум. Подать голос? Или терпеть, замереть под грудой обломков рядом с мёртвым киборгом? Но самому не выбраться. Мелькнула искра жёлтого света. Кто-то с фонарём? Шаги, разговор.
— Эй! Помогите! – Крикнул он. – Эй!
— Сейчас. Держись.- Глухо прозвучало с той стороны.
Следом нахлынул страх, уже не перед смертью — перед пленом. Олигарх нащупал в кармане разгрузки гранату. Вынул, подержал в ладони, ощущая рубчатую поверхность. Взялся за кольцо. Представил, как уронит её рядом, когда увидит лица врагов. Но решил, что такой исход не для него. Плен — это надежда, а в смерти надежды нет.

Сознание вернулось к Кирьяну в больнице. Белый холодный свет ламп. Запах лекарств и хлорки. Пожилая женщина в синем халате протирает окна. Заметив, что Кирьян смотрит на неё, сказала:
— Как ты, сынок? Пить хочешь?
— Очень. — Хрипло сказал Кирьян и откашлялся.
— После наркоза сколько времени прошло? Полдня. Значит, можно. Сейчас принесу.
Она ушла.
Живой. — Подумал Кирьян. — Живой, это хорошо. А Мага погиб. Как там наши?
Он слабо пошевелился, ощущая, как затекло тело. Хотел поправить одеяло, руку прострелила боль, он замер, посмотрел — поверх одеяла лежал забинтованный обрубок. Кирьян в ужасе рывком сел на кровати. Второй руки тоже не было, почти по локоть. Кирьян выматерился. Санитарка вернулась в палату со стаканом.
— Это почему? Как же это? — Слабым, словно детским голосом спросил Кирьян.
— Вот таким привезли. Крови много потерял, думали, не выкарабкаешься. Но ты молодец, сильный.
— Лучше бы убило, как Магу. — Простонал Кирьян. Сознание не вмещало случившегося – ужас, словно поток чёрной воды, хлестал через края. Может быть, чудится? Может быть, он сошёл с ума?
Санитарка молча гладила его по голове. Она не умела утешать, врать, что всё будет хорошо. Кирьян уткнулся в её халат и стиснул зубы, чтобы не завыть.

По ночам он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Порой через палату пробегала лента света от проезжающей мимо машины. Что будет дальше? Раньше жизнь казалась простой и ясной — он женится, у них со Светкой родятся дети, он будет пахать на двух работах, но докажет ей, что не хуже других. Когда дети вырастут, то поступят в институт, наверное, уедут в город. Позже создадут свои семьи. Кирьян со Светкой состарятся, к ним будут привозить внучат. Кирьян будет ходить с ними на рыбалку и рассказывать, как когда-то бил фашистов в Новороссии. А Светка станет водить малышню в посадки за дикой смородиной. Всей большой семьёй они будут встречать праздники, весело и шумно, с плясками то под баян, то под магнитофон на широком дворе, как водится в их краю.
Теперь вместо череды ярких картин он видел перед собой груду мусора, в которой остались его руки. Иногда чувствовал их — сильные, загорелые. Казалось, что может пошевелить пальцами. Но когда опускал взгляд, видел забинтованные обрубки. Вдруг начинал вспоминать ощущения, которых уже никогда не испытать — его ладони скользят по шелковистым распущенным волосам Светки, по её нежной коже.
Когда-то наивно мечтал, как вынесет невесту на руках из местного ДК, где обычно проходит торжественная регистрация браков, а им будут аплодировать родственники. И какой-нибудь троюродный дядька, с утра хвативший поллитра, обязательно побежит навстречу с бутылкой шампанского, сипло заорёт «горько!», но споткнётся и шлёпнется на асфальт. И потом, просматривая видеозапись торжества, все непременно будут искать этот момент и хором хохотать.

Кирьян долго не называл врачам свой адрес, но матери всё равно сообщили. Однажды утром она объявилась в палате с особенно несчастным лицом, и Кирьян понял, почему люди убивают себя. Но как свести счёты с жизнью безрукому? Подняться на больничную крышу и шагнуть вниз? Так для этого ещё понадобится пару дверей открыть. Ему шёл двадцать третий год, близился день рожденья. Что можно пожелать в такой праздник инвалиду?
Кирьян молча стерпел слёзы матери, он был раздавлен мыслью, что отныне только её забота будет до времени спасать его от интерната. Лучше бы ноги повредило — купил бы протезы. А без рук кто он? Даже в уборной штаны не снять без чужой помощи.
Когда вернулся домой, не выходил на улицу — только в заснеженный сад, огороженный высоким забором. Бродил по полянкам, где ещё осенью обнимал Светлану. Плакал, если никого рядом не было. Боялся, что кто-нибудь сообщит невесте о его увечье. Но и этот страшный день настал. Однажды в окно постучали, и мать всполошенно крикнула:
— Сынок, к тебе гости.
Кирьян замер в соседней комнате. Мать вбежала, накинула ему на плечи ветровку, прикрывая культи:
— Выйди к Светочке. Поговори. Сама приехала.
Светка — белолицая, румяная, стояла у двери в распахнутой шубке, смотрела на него широко-открытыми светло-серыми глазами. Бросилась, обняла. Ветровка соскользнула с плеч Кирьяна, и он тоже обнял — обрубками рук. Светлана посмотрела, зажмурилась. Отстранилась, отворачиваясь. По прекрасному лицу потекли слёзы.
— Прости, я тебя боюсь.
Вот дура! — Подумал он. — … Может, привыкнет?
Не привыкла.
Прошёл год. В посёлке немногое изменилось, только стали больше ругать власть из-за подскочивших цен. Кирьяну оформили инвалидность. Его мать устроилась уборщицей в несколько учреждений сразу. Говорят, иногда платит соседке — весёлой пьянчужке, чтобы та ночевала с её сыном.
Светлана поступила в пединститут и вышла замуж за военкома. Мэр стал депутатом областной Думы. Игоря Абрамовича выручили из украинского плена. Домой приехал осунувшийся, еле живой. Его мать продала пекарню, чтобы выплатить кредит, и теперь возит сына по врачам.
Когда земляки обсуждают, как Кирьян и Олигарх съездили на Донбасс, обычно заканчивают разговор философски:
— Слава Богу, вернулись живыми.

© Влада ЧЕРКАСОВА

Сюрприз

* * *
— Ага-га! – У Цапа глупый смех. — Ага-га! Ты представляешь, летят себе «укропы» и вдруг ракета – херак! И капец! И крутое пике!
Он выглядит пожилым в свои тридцать пять, складки морщин на худом лице, мешки под мутными глазами, наверное, здоровье пробухал, — подозревает Чаки. Цап – механизатор из-под Донецка.
— Ты погоди радоваться, — бросает Клещ, беседующий с кем-то по мобильнику. — Кажется, гражданских сбили.
— Га? – Стихает Цап и вопросительно смотрит на Клеща. Тот, доброволец из России, статный, крепкий, словно родился в новеньком цифровом камуфляже, рассчитанном на украинский пейзаж. Бритоголовый, с хищным прищуром светлых глаз. Ни лишних жестов, ни пустых слов. Чаки пытается подражать Клещу. Тоже наголо подстриг свои светлые волосы, но мужественнее выглядеть не стал – лицо полудетское.
— Точно гражданских… — Погасшим голосом говорит Клещ.
— Ни фига себе.
— Знакомая звонила из Рассыпного, мол, здоровенный самолёт и куча «двухсотых» в поле, а некоторые прямо по дворам валяются.
— Мрак. И что теперь будет?
— А чёрт его знает. Из штаба приказывают съездить, посмотреть. Чаки, позови ребят.
Чаки на побегушках, самый младший в отряде, ему скоро семнадцать, родом из Тореза. В городе — две сестры, старшая и младшая. У старшей – двойняшки. Пока она работает, младшая за племянниками присматривает.
Несколько ополченцев сидят в кузове. Прохладно. Чаки поправляет на шее арафатку – подарок одного вернувшегося в Россию нацбола. Машина останавливается на краю поля, дальше идут пешком. Вокруг по пашне, по траве разбросаны пёстрые обрывки, обломки и тела в задранной изорванной одежде, словно боролись с кем-то и были побеждены. Чаки видел трупы не раз, но теперь их слишком много – некоторые с неестественно вывернутыми конечностями.
— Упокой, Господи! – Крестится Цап. – Но земля им не пухом была, однако. О, часы… — Он наклоняется и поднимает часы на оборванном ремешке. – Вытирает о штаны и суёт в карман. – А что? Они теперь типа выброшены.
— Всё растащат. – Говорит Клещ. – Надо охрану поставить.
— А я о чём? – Оживляется Цап. – Тут, наверное, куча баксов по кошелькам. Да?
— Скорее, на карточках. – Равнодушно замечает Клещ.
— Вон, ребята тоже ищут. Договоримся так: отсюда и до того колеса – наша территория и пусть не суются.
— Как знаешь, — Клещ отходит в сторону и звонит начальству.
— Много из себя понимает, — тихо говорит Цап Чаки. – Ему что, у него бизнес. Не робей, пацан.
Открывает чей-то рюкзак, обшаривает, вытягивает серый свитер с красивым выпуклым узором.
Чаки молчит, ему нехорошо. Он вспоминает похороны родителей – те разбились на машине два года назад. Теперь где-то в далёкой стране в десятках домов тот же ужас, рыдания, а потом людям придётся опознавать тела.
Но всеобщий азарт поисков поневоле захватывает и его. Держась подальше от мертвецов, парнишка оглядывается вокруг. На глаза попадается сумочка с золотистым орнаментом. Чаки быстро подбирает её, открывает, но денег там нет, банковских карт тоже. Это косметичка – яркие тюбики туши и помады, плоские коробочки с тенями и пудрой. Чаки косится на задумчиво оглядывающего самолёт Клеща, на прибарахляющегося Цапа, суёт косметичку в глубокий карман куртки.

Вечером, поднявшись по пыльной лестнице на второй этаж родного дома, Чаки заходит в узкий вонючий коридор, где обои пропитались запахами кухни и туалета, на ощупь находит дверь в комнату, толкает. На него устремляются взгляды двух малышей в застиранных майках и колготках и девочки лет пятнадцати — это младшая сеструха, Лиска. Вообще-то Алиса, но Лиской зовут за рыжие волосы. Пожалуй, только эта роскошная бронзовая грива скрашивает невыразительную внешность сестры. У Лиски круглое лицо, небольшие глаза и узкогубый рот. Чаки знает, что она давно мечтает о хорошей косметике, как будто это сделает её иной, поэтому и решил принести сестре косметичку. Там же всего навалом – куча всякой мелочи.
— У меня сюрприз. – Сообщает он и, выудив находку из кармана, прячет за спину. – Угадай, в какой руке?
— А что там? В левой! – Лиска ошиблась, но Чаки отдаёт ей подарок.
— Боже мой! – Восхищённо вскрикивает сестра. — Сколько же всё это стоит! Откуда?
— Нашёл. – Не врёт Чаки.
— Как это?
— Слышала, самолёт за городом навернулся? Вот там, около. – Он настороженно смотрит на Лиску, но та только удивленно качает головой, раскладывая на столе сокровища.
– Шикарно! Тушь голубая с подкручивающим эффектом! Пудра словно светится! А сколько губнушек! Вот такие я в рекламе видела – элитная косметика!
Пусть радуется. Чаки идёт на кухню, вытаскивает из холодильника кастрюлю с борщом и жадно ест.

Лиска обнаруживает на дне косметички маленькое фото, наверное, на документы — цветное изображение скуластой девушки с рыжеватыми волосами. Но как она хороша – глаза большие, губы чувственные. Странно – ещё несколько часов назад эта девушка сидела в кресле самолёта, смотрела в зеркальце, подкрашивала губы. Где она сейчас? Лиска представляет хозяйку косметички лежащей в густой траве среди цветов. Идеальной, как спящая принцесса. Теперь её красота перейдёт к Лиске вместе с фирменной тушью, тенями, пудрой, помадой. Лиска укладывает спать племянников, торопливо, проглатывая слова, читает сказку на ночь. Разогревает борщ для вернувшейся с работы старшей сестры. Убирается на кухне и, наконец, с чистой совестью садится за стол, начинает тщательно наносить макияж. Ей немного страшно. Но она не в силах отказаться от подарка.

Лиске хотелось бы пойти на танцы, но старшая сестра не разрешает, и девочка садится к компьютеру. В интернете начали упоминать о «Боинге». Лиска узнаёт, что пассажиры были из Нидерландов, Австралии, Британии. Почему-то название Нидерландов вызывает интерес – где это? Ей лень много читать, но она находит фотки. Там плантации тюльпанов, мельницы, улицы из разноцветных домов с высокими мансардами, старинные замки. Лиске кажется, что это и есть родина хозяйки косметички. Наверное, у неё был особняк, украшенный цветами, машина и симпатичный загорелый парень, похожий на Клеща – для Лиски на нём свет клином сошёлся.

Эх, жить бы в Нидерландах на чистенькой улице, носить модные шмотки, летать куда угодно. Чаки говорит, что в Европе полное скотство — детей усыновляют пидоры, наркоту свободно продают, толпы негров на улицах. Неужели за тюльпановыми плантациями в разноцветных домах такой ужас? Но там, наверное, не питаются капустой и перловкой год за годом. Не гадят в подъездах. Не стреляют друг друга непонятно за что.
Лиска смотрит в пыльное зеркало, висящее в коридоре – сейчас она действительно классная. Ей хочется поделиться с кем-то впечатлениями, девочка фотографируется на телефон и выкладывает фото в Контакте. Телефон тоже подарок брата. Подруги начинают хвалить фотографию, Лиска, не сдержавшись, интригующе замечает:
— Это косметика с поля. Понимаете?
Одноклассницы пишут в комментариях:
— Круто.
— А какие фирмы?
Лиска подробно рассказывает.
— А кто тебе подарил? А нам могут подогнать? – Любопытствуют подруги.
И вдруг оживлённый девичий диалог прерывается. В комментариях появляются чужие:
— Ты — конченая мразь! – Пишет незнакомый парень.
— А что такого? – Теряется Лиска.
— Колорадская сучка-воровка! – Возмущается какая-то киевлянка.
— Грабишь мёртвых?
— Да, я сепаратистка! И мне ваше мнение по фиг! Убейтесь об стену! – Пытается противостоять Лиска, вспомнив, что наглость – второе счастье. Но это не в её характере.
— Когда освободим Торез, получишь своё. – Угрожает тип в балаклаве.
— Теперь ты в списке. Врубилась? – Подключается ещё один.
— Скоро к тебе придут!
Лиска поспешно изменяет настройки, убирает фото. Потом указывает в профиле другой город, фамилию. А вдруг за ней и вправду придут? Парни в чёрном, когда брата с его автоматом не будет дома? Теперь и на улицу выйти страшно. Она видит у кого-то перепост и понимает, что фото уже расходится по чужим блогам. Но за что?

Командир орёт на Чаки матом. Если заменить нецензурные выражения более приемлемыми, смысл такой:
— Какого чёрта твоя сеструха светится на весь Интернет с косметикой из «Боинга»? Ты в курсе, что у хохлов уже в газетах об этом? Дискредитируешь Донбасс, тварь!
— Я ей хотел типа сюрприз на день рожденья. – Мямлит Чаки.
— Тебя бы расстрелять, чтоб другим наука была. Да другие тоже хороши — с телефонов чужих отвечают, придурки. Видишь, приказ? «Сдать все ценные вещи…».
— Кто же сдаст? – Снисходительно улыбается Клещ.
— Мне уже говорили, что ты святой, ничего не брал. – Командир как будто досадует и на Клеща.
— Но людей понять могу – им эти сюрпризы на головы упали. Правда, перемешаны с чужими руками, ногами. Но теперь народ к смерти относится просто. Да и нравы колхозные остались – всё вокруг моё. Местные на телегах подъезжали, охране говорят: мы вот эти железки подберём, да? А кресла можно?
— Сестра уже аккаунт закрыла, – жалобно говорит Чаки. – Другие вообще фоткались у самолёта.
— Пошёл отсюда, — Клещ больно хватает Чаки за плечо и толкает из комнаты. Но Чаки понимает, что его спасают.

Заплаканная Лиска сидит на балконе и смотрит в ночное небо, на запад. Ей чудится, что где-то там, в огромном «Боинге» благополучно возвращается домой в таинственные Нидерланды её двойник. За иллюминатором, ниже крыла — серые облака. Холодный свет в салоне, синие кресла, рыжая девочка, ничего не знающая о Донбассе, о «Буке» возле границы, о шагающем во тьму патруле – Клеще, Цапе и Чаки.

© Влада ЧЕРКАСОВА