Последние блоги
Совладелец «Квартала 95» Борис Шефир считает, что при сильном желании можно договориться с российскими властями и закончить войну на Донбассе.
Об этом он заявил в интервью «Детектор Медиа».
«Надо ее (войну) заканчивать… Если мы сильно захотим, то мы с ними (российскими властями, — ред.) договоримся», — сказал Шефир, подчеркнув, что заканчивать войну на условиях противника «нельзя ни в коем случае».
«У нас в предвыборной программе написано, что если убрать людей, материально заинтересованных в войне, она закончится. В данном случае бывший президент и его окружение были заинтересованы в продолжении войны. Мы их убрали, и я уверен, что она затихнет. Война перестанет приносить доход», — сказал Шефир.
«Им что, нравится воевать? Вы думаете, Путин — маньяк, который любит пострелять в живых людей? Он что, псих? Он умный человек. Да, у него имперские амбиции. Но можно же договориться. А если нет, то будем объявлять настоящую войну. А то что это такое: одной рукой воюем, а другой рукой торгуем? Очень важно желание хотя бы одной стороны, иначе для мира нет перспектив», — добавил совладелец «Квартала 95».
Шефир также полагает, что президент Зеленский не намерен находиться на этом посту долгое время: «Наш президент — необычный президент. Он не собирается зарабатывать на этой должности и не собирается там долго оставаться», — сказал он.
Говоря о языковых квотах на телевидении и радио, Шефир отметил: «Квоты и запреты — это плохо. Любые. Это противоречит Конституции. Статью 10, где идет речь о государственном языке, всегда цитируют наполовину. Вторая часть статьи говорит о том, что региональные языки и русский (отдельно выделенный) государство поддерживает и развивает. Квоты — это не развитие, это подавление языка. Конечно, украинский язык нужно поддерживать и развивать. Но не методом квотирования, а, например, какими-то преференциями, например, в налогообложении».
«Я ожидаю пересмотра квот. 90% — это много. Закон о языке нужно отменить и принять нормальный закон. Это первый шаг для отмены войны», — сказал Шефир. Он добавил, что сейчас «не нужно теребить проблему языка, т.к. она делит общество».
«Вначале нужно войну остановить, а потом решать другие задачи», — подытожил Шефир.
Сумасшествие, которое происходит надо остановить. Куда смотрит власть? И почему никак не реагируют правоохранительные органы?
Почему никто не хочет включить мозги? Ведь своими действиями мы только ухудшаем ситуацию, как в политическом, так и в экономическом плане.
Начиная с 12-го числа, в Украине началась блокада фур принадлежащих Российской Федерации, таким методом националистические организации решили заявить о новом подходе экономической войны. Вот только анализируя ситуацию, непонятно, кто пострадает больше.
В ответ на действия происходящие в Украине, последовала незамедлительная реакция, запрет на транзит Украинских фур по территории России. По всем расчётам в минусе оказалась именно Украинская сторона, а главное из-за таких действий, Украина может попасть в немилость Европы.
Изначально из-за этой блокады наша страна теряет деньги за транзит Российских грузов, а это огромные деньги которые так нужны сейчас для восстановления экономики. Вторая негативная сторона, связана с тем, что поставка украинских грузов в РФ также, стала проблемной и будет нести огромные убытки. Ещё одна проблема заключается в том, что Европейские заказчики российских товаров уже начали подавать судебные иски на незаконные действия Украины, в связи с которыми европейские компании теряют деньги.
Вывод прост, очередные абсурдные и неадекватные действия наших властей, вместо того, чтобы заниматься стабилизацией экономики и развитием страны, занимаются ребячеством и ухудшением ситуации, которые ведут к дестабилизации и так напряжённых отношений между странами. Так же меня в который раз возмущает ситуация по поводу действий отдельных организаций.
Почему «Правый Сектор» без всяких на то полномочий, может беспрепятственно блокировать и задерживать людей? Неужели у нас нет для этого правоохранителей?
Если ситуация не изменится, то ничего хорошего нашу страну не ожидает, ведь страдают от таких действий не депутаты и президент, а страдает народ Украины.
pohnews.org/politika.html?new_id=8708
Появление российского самолёта в Борисполе возбудило многих национал-активистов в Украине.
Когда же выяснилось, что на нём прилетел сам Грызлов – представитель Российской Федерации, патриотический накал в социальных сетях возрос ещё больше. Не остались в стороне и политики.
Олег Ляшко вообще нашёл в происходящем признаки госизмены и искренне возмутился тому, что российского политика «отпустили», а не обменяли, например, на военнопленных.
Глава фракции Радикальной партии излил душу и обозначил свою непримиримую позицию в письменном обращении к президенту Порошенко. Она опубликована
на фейсбуке у скандального депутата.
Не остался в стороне и эпотажный участник переговоров в Минске от Украины Роман Безсмертный.
Он считает, что приезд российского политика вызвал «бурю негодования» в украинском обществе. Роман утверждает, что прилёт политика «убивает все дипломатические усилия», достигнутые в ходе Минского процесса.
Напоминаем, что Безсмертный изобрёл новый не существующий формат переговоров. Он назвал его «Минск-3» и теперь нетерпеливо ждёт, когда же это диво реализуется на практике. Причём остальные участники переговоров об этом ничего не знают.
Александр Шевченко
Россия потребовала освободить солдат третьей бригады спецназа ГРУ ГШ РФ, но называет их «бывшими российскими военными». Естественно. Разве кто-то полагал, что будет иначе? «В командировке». Ничего. Во время публичного суда Москве придется признать, что это далеко не бывшие военнослужащие. Невозможно лгать бесконечно миру и своим гражданам. А убийц без суда никто не отпустит. Это будет показательный процесс над агрессором.
В целом — скоты. Вот так в морду своим воякам плюнули. После видео, где солдаты все рассказывают о своей службе. После полученных ранений. В конечном счету Кремль отправил группу спецназа на боевое задание, а потом отказался от них и бросил, а потом еще и разогнал митинг родственников в Тольятти.
Россия, ты не страна. Мы каждого героя чтим — и живых, и мертвых. А ты отказываешься от своих сыновей и смешиваешь их с грязью. Наверное, именно поэтому им никогда не победить. Мы верим в себя и своих людей, а они изгаляются во лжи.
Рассказ
* * *
Светка сидела в кресле и делала вид, что читает журнал. Льняная коса картинно перекинута через плечо. Блузка белая. Длинные ноги скромно сжаты, хотя юбка коротковата. Воспитанная барышня. Иногда она поднимала на Кирьяна светло-серые большие глаза и одобрительно улыбалась. Беседа между отцом и женихом началась хорошо. Мэр не выгнал наглого парня, а пригласил сесть напротив, как равного, и спокойно выслушал его сбивчивый, но решительный монолог о том, что любит Светлану, и они решили пожениться.
Кирилл Шапкин по кличке Кирьян, коренастый загорелый парень, с симпатичной, хотя немного азиатской физиономией — в этих краях у многих внешность была с татарщиной — дружил с дочерью мэра давно, хотя скрывать это пара перестала только месяц назад. Светка стеснялась его работы.
Каждый вторник поутру улицы райцентра медленно объезжала машина с высоким кузовом. Рядом с машиной шёл парень лет двадцати в оранжевой спецовке, он подбирал вынесенные к обочине пакеты с мусором и бросал в кузов. Такова была работа Кирьяна. Зарплата не лучше и не хуже, чем у других в посёлке. Как-то увидев друга в роли мусорщика, Светка возмутилась и перестала появляться с ним в ДК. Но их прибежищем стали окрестные сады. Она понимала, что обижает парня, поэтому наедине всячески заглаживала свою вину, и скоро они зашли очень далеко. Тогда Кирьян осмелился поговорить с мэром. Подтолкнуло его то, что, по словам Светланы, отец настойчиво советовал ей обратить внимание на нового военкома и даже приглашал того домой на рюмку чая.
Кирьян осознавал свой низкий статус и был готов к тому, что получит по шее вместо родительского благословения. Но мэр — худощавый интеллигентный мужчина с усталым лицом не стал изображать оскорбленного отца, а сразу перешел к делу.
— Мне о тебе рассказывали, Кирилл.
— Кто? Что рассказывали?
— Успокойся, только хорошее. Предположим, я не против вашего брака. Но на что вы будете жить? Вот ты отдал бы дочь за парня без профессии, без копейки за душой? Даже если он порядочный человек…
Кирилл подумал и честно сказал:
— Нет. Но я работаю, — тут он почувствовал, что краснеет, и добавил, — я другую работу найду.
— Кем? — Скорбно спросил мэр. — У тебя образование девять классов. На лесопилку? Комбайнером? Нет, я уважаю рабочих людей. Вот, например, у нас есть строительная бригада, большие деньги зашибают. Но ты ведь не по этой части.
Всё знает, — подумал Кирилл. — Он, наверное, хочет, чтобы я сам признал свою никчёмность и отказался от Светки. Да ни за что! Он вспомнил её длинные атласные ноги, роскошную грудь, горячий жадный рот. А ещё когда он порой думал о ней, сердце замирало, и всё вокруг становилось нереальным, как в кино, и он чувствовал, что готов за Светку убить кого угодно, готов сам умереть, что угодно сделать. Разве это не любовь?
— Деньги у меня есть. Машину могу купить хоть завтра. Да и вообще разве у меня нет рук? Заработаю!
— Неужели? Я рад. — Улыбнулся мэр. — Но давайте подождём со свадьбой. Свете только восемнадцатый год, ей надо в институт поступить, хотя бы на заочное. Вот к Покрову и решим.
На Покров, с первым снегом, здесь по старинке ладили много свадеб. Кирьян вздохнул и согласился.
На следующий день он стоял в местном банке, и холёная дама с едва скрытой иронией разъясняла ему условия кредита. Она добавила, что с зарплатой Кирьяна кредит менее, чем под двадцать два процента ему не дадут. Но Кирьян не отступился. И вскоре у него во дворе появилась новая машина, пусть беушная, но кто знает? Он покупал в соседнем посёлке. Теперь Кирьян смело подъезжал к дому Светки, они ехали кататься по округе, а к вечеру оказывались у реки. Кирьян сидел на берегу возле машины и по-хозяйски смотрел, как в прозрачной воде плещется его сказочной красоты невеста с белокурыми локонами. И вообще без купальника. А через два месяца он понял, что кредит платить нечем.
Мать Кирьяна растила его одна. Сейчас ей не было и пятидесяти, но лицо изжёвано временем, в глазах вечная тоска.
— Сынок, ты бы продал машину.
— Мам, да мне легче удавиться. — Честно признался Кирьян. — Хватит нам жить, как нищие.
Он пытался найти подработку и не знал, где — разве что в Москву ехать, сидеть там в заводской охране, как большинство. Светке он ничего не говорил, бодрился. Но свежим сентябрьским утром, когда Кирьян плёлся по обочине, собирая мешки с мусором, на мобильник будущему зятю позвонил мэр и вкрадчиво поинтересовался, как дела.
— У вас, говорят, проблема с кредитом. Не спорь, я знаю. Понимаю, тебе хочется подняться. Могу дать совет.
Кирьян не возражал, терпел.
— Слышал, на Донбасс добровольцы едут? Сходи в военкомат сегодня к вечеру, поговори с военкомом, скажи, я прислал.
— Я подумаю.
— Кирилл, мне кажется, папа хочет избавиться от тебя, — прямо заявила Светлана, когда он поделился с ней новостью.
— Люди же ездят, зарабатывают, и ничего. — Не соглашался Кирьян.
— Кто? Я только один случай знаю — пацан из Рассказовки погиб. Не смей, мне страшно!
Кирьян панику невесты принял как должное — бабы всегда на войну провожали со слезами, это не значит, что мужик должен уступить и скоротать век на завалинке.
К вечеру пришёл в военкомат. Старый дом со скрипучими половицами и хищно лязгающими дверями таился в тени нового храма. Подумать только — когда-то Кирьян хотел от армии откосить и смотрел на этот дом как на гроб, а теперь сам явился. Нужда научит калачи есть. Возле кабинета военкома сидел в тёмном углу какой-то парень. Кирьян узнал Игоря Абрамовича по кличке Олигарх.
— Эй, а тебе чего тут надо? Евреи в армии не служат.
— Служат. В Израиле даже девки. — Буркнул Игорь.
— Ведь знаешь! — Обрадовался Кирьян. — Интересовался?
— Шапкин, отвали.
Прадед Абрамовича точно был евреем и когда-то приехал сюда комиссарить и создавать колхозы, однако дал маху — женился на дочке репрессированного попа, был исключен из партии, потом восстановлен, но о карьере даже его сыну нечего было мечтать. Так и остались Абрамовичи в глухом посёлке. Игорь был старше Кирьяна на три года, отец давно умер. Мать, бойкая баба, владела пекарней и снабжала хлебом местные магазины.
— Чего высиживаешь? — Поинтересовался Кирьян.
— Дело есть.
— Тоже на Донбасс намылился?
— А что?
— Ну, удивил, Олигарх. У вас же своё дело.
— И кредит. Причём, в пять раз больше, чем у тебя. — Неохотно ответил Игорь. — Мать новое здание для пекарни купила, не рассчитала. Знаешь бывший КБО? Вот это. Теперь мы в долгах, как в репьях. Только между нами.
— Вижу, весь поселок в курсе моей проблемы. — Поморщился Кирьян, а про себя подумал: ходишь мимо таких домов, как у Игоря — особняк у Абрамовичей шикарный, и думаешь, что там люди как сыр в масле катаются, а на самом деле тоже не меньше забот.
— Маме я решил не говорить, что еду на Донбасс. Пусть думает, к дядьке в Саратов отправился, на завод. — Признался Игорь. — Никому не трепись.
Из кабинета вышел новый военком — узкоплечий шкет в мундире и фуражке. На вопрос Кирьяна, тут ли записывают в добровольцы, удивленно поднял брови:
— А почему ко мне?
— Нам сказали.
— Вообще-то к военкомату сие никакого отношения не имеет. Просто обратился по дружбе один товарищ из добровольческой организации, попросил помочь. Могу передать ему ваше предложение. Документы сейчас принесу, заполните.
Кирьян и Олигарх просмотрели бумаги.
— А почему про сумму ничего не сказано? — Сразу взял быка за рога Игорь.
— Многие едут только за идею.
Сам езжай за неё. — Подумал Кирьян. А Игорь бойко ответил:
— А у меня есть идея — развивать бизнес в нашем поселке.
— За наёмничество есть статья, и нельзя обозначать сумму в документах. Кстати, я даю вам анкеты не как официальное лицо.
Военком не пригласил их в кабинет, заполняли бланки в коридоре.
«Прошу направить меня для оказания практической помощи борющемуся народу Новороссии. Обязуюсь с честью и достоинством исполнить свой патриотический долг…».
— Игорь, а что такое Новороссия? — Поинтересовался Кирьян.
— Это две республики объединились — Донецкая и Луганская.
— А, вспомнил. Слышал что-то.
— Но мне интересно — почему тут про патриотический долг, если речь идёт о другой стране?
— Не грузись, Олигарх. Едем калымить, вот и всё.
— Ты прав, эмоции, рефлексия, это всё не для войны. Я читал, что надо представлять врагов кем-то вроде виртуальных фигурок в компьютерной игре. Тогда будет легче психологически, — вздохнул Игорь.
— Это просто работа — вот пилил я клёны, завел бензопилу и пошёл. Клён — живой, но ему не место в саду, понимаешь?
— Тоже философия…
К заявлению была приложена анкета.
— «Что вас побуждает стать добровольцем?» Не могу же я написать: кредит побуждает, – раздраженно сказал Кирьян.
— Пиши: хочу защищать русских людей от хунты.
— Что такое хунта?
— Потом объясню. — Отмахнулся Игорь.
— Вот ещё вопрос: «Какой человек мог бы служить для вас примером?» Игорь, я могу, конечно, написать, что Семёныч, но там не поймут.
— Какой Семёныч, Кирьян?
— Сосед наш. Вторую машину купил за год. Стройматериалы продаёт.
— Кирьян, ты просто вспомни, о каких героях в учебниках написано.
— О Маресьеве. О Космодемьянской… Космодемьянская — баба, значит, приведу в пример Маресьева.
— Вот и отлично.
Военком, принимая бумаги, многозначительно произнёс:
— Предупредите родственников, чтобы не распространялись о вашей поездке. В случае гибели тоже. Иначе будут последствия.
Перед отъездом Кирьян твердо объявил матери о своём решении. Та начала голосить, приговаривать, что на чужой крови не будет им счастья. Кирьян убеждал, что там фашисты, а мать сказала, что у неё дед был с Украины, и сам с фашистами воевал в Великую Отечественную. Тогда Кирьян собрал вещи и ушёл к Светке, переночевал у неё на подворье во времянке. Мэр сам отвёз его на станцию, жал руку, обнимал и наставлял вернуться героем. Светка плакала и целовала Кирьяна на глазах всех отъезжающих и провожающих. Кирьян был на седьмом небе.
Игорь Абрамович появился за минуту перед отходом поезда, нырнул в вагон. В отличие от Кирьяна Олигарх был не в камуфляже, и явно не хотел привлекать к себе внимания. Земляки сошли с поезда в Ростове, дальше их путь лежал на базу подготовки ополченцев.
* * *
Вытоптанный снег освещали фары нескольких грузовиков, стоящих на городской площади. Глухо урчали моторы. Из тёмной кабины одной машины рвалась переливчатая, с рассыпчатым ритмом барабанов кавказская мелодия. Бойцы в камуфляже стояли широким кругом. В центре танцевал высокий чернобородый чеченец. Летал, легко меся берцами сухой морозный снег. Резко, сильно взмахивал руками, пальцы которых то сжимались в кулаки, то расправлялись, словно маховые перья на крыльях птицы. Его товарищи гортанно вскрикивали, хлопали в ладоши, одобряя. Танцор упал на одно колено и вонзил в землю нож.
— Сколько в этом танце напора, энергии, первобытной мощи. Правда? — Обратился к Олигарху пожилой офицер с позывным Таймер. Они стояли в стороне и наблюдали за бойцами. — У многих народов в древности был обычай — перед боем мужчины танцевали.
— Понятно, боевой дух поднимали. — Кивнул Игорь.
— Всё серьёзнее. Они считали, что устанавливают связь неба и земли, в каждое движение вкладывали ритуальный смысл. Перевоплощались в богов или зверей. Конечно, эти ребята не знают, что на самом деле совершают в сакральном смысле. Тем не менее, ощущают на самом низшем, инстинктивном уровне.
— Интересно.
— А твой друг там. Молодец, влился в коллектив.
— Кирьян просто не чувствует разницы между собой и кавказцами.
— Не время сейчас о разнице голову ломать.
Кирьян и вправду стоял среди кавказцев, тоже хлопал в ладоши, белозубо улыбаясь. Приплясывал.
Когда Кирьян и Олигарх прибыли в Донецк, их встретил Таймер. Никакую должность он официально не занимал, но тогда парни ещё не знали этого. Приезжий инструктор, который держался в тени. Тогда именно он по-хозяйски направил их в отряд, где были преимущественно чеченцы.
Кирьян и Олигарх об этом отряде слышали от других добровольцев и туда не стремились, но Таймер не стал слушать осторожных возражений, пояснил:
— С деньгами там получше. Смотрю, ребята мои земляки. Как жизнь на Хопре?
— Как всегда. Посёлок стал красивее, но людей меньше — разъехались.
— Тяжело без работы. Но война всем даст работу. Армия — лучший выбор для мужчины.
По виду Таймера не заметно было, что он особо счастлив, но видно, что человек на своём месте.
Кроме чеченцев в отряде были ингуши, осетины, азербайджанец… Игорь держался особняком, а Кирьян сразу нашёл с сослуживцами общий язык. Наверное, потому что дикарь, как они, — раздраженно решил Игорь. Он был неправ, особенно Кирьян сдружился с Магой, тот был парнем компанейским и сразу сказал, что зарабатывает деньги на учёбу. Мага хотел стать врачом, даже книжку с собой таскал медицинскую, мечтал, наверное, кому-нибудь помочь. Отец запретил ему, совсем юнцу, ехать на Донбасс, но за Магу поручился дядя.
Игоря порой раздражало то, как ведёт себя Кирьян, словно тот позорил вместе с собою и его, и всех русских. Игорь ощущал это почти инстинктивно, поскольку прежде не задумывался о межнациональных отношениях.
Вот, к примеру, отдыхают они в казарме.
— Игорь, посмотри, как Светка сфоткалась. — Кирьян протягивает телефон Игорю. На экранчике мобильника выгнулась красивая девица, поблескивает её влажное обнажённое тело, длинные волнистые волосы распущены. Правда, фон неудачный — белый кафель. Да и ясно, что сама себя фотографировала, в ванной, не иначе.
— Ого! — Восклицает подкравшийся Мага. — Дай глянуть!
— На! — Не жадничает Кирьян.
Телефон идёт по рукам, сопровождаемый восторженными восклицаниями на чужих языках, и смехом.
— Мы к тебе на свадьбу всем отрядом приедем! — Обещает чернобородый богатырь Аслан.
Игорь укоризненно замечает:
— Кирьян, откуда ты знаешь, что они говорят? Вдруг похабщину? О твоей бабе.
— А пускай завидуют! — Ухмыляется Кирьян.
— Мне тут вспомнилось из какой-то сказки: умный хвалится отцом и матерью, а неумный молодой женой.
— Зануда. Я знаю, что у муслимов бабы в мешках ходят, это не значит, что я на Светку мешок надену.
Через полтора месяца после приезда в Донецк, Кирьяна и ещё нескольких бойцов вызвали в штаб. Там были их командир и Таймер. На столе карта – аэропорт и его окрестности. Бойцам объяснили, что укропская сторона обещала прекратить артобстрел для того, чтобы ополченцы забрали своих двухсотых. Враги промахнулись — у войны нет правил. Ополченцы будут атаковать, чтобы отвлечь внимание противника, пока одна группа заминирует аэропорт. Когда покидали штаб, Таймер похлопал Кирьяна по плечу и сказал:
— Следи за собой, будь осторожен, так что ли Цой пел?
— Так точно. Подлечим укров от незалежности. — Весело козырнул Кирьян. За эти дни он, поучавший Игоря видеть в войне только работу, первым забыл практический подход к происходящему, ощутил себя частью воинского братства и борцом за правое дело.
В пять часов утра прозвучала команда: «По машинам!» Смолкла мелодия из кабины, шлягер оборвался на строке: «За тебя калым отдам, душу дьяволу продам». Кто-то умолк, кто-то, чтобы взбодрится, сыпал шуточками. Олигарх заметил Кирьяна, который что-то обсуждал с Магой.
Машины двинулись во мглу. Игорь накинул капюшон на голову. Всё же что-то во мгле замечал – редкие деревья и кусты вдоль дороги, старый рекламный щит, высоко на развилке указатель. Тут впору ставить камень-алатырь: «Направо пойдёшь, смерть найдёшь», и «налево пойдёшь, смерть найдёшь». Темной грудой застывшая подбитая техника. Вот легковая машина с распахнутой дверцей и возле неё коконом тело, завеянное снежком. Вот пустая «скорая» рядом с другой машиной.
И вдруг присвистывающая дробь пулемёта. А следом — рвущийся речитатив автоматной очереди.
Прячась за бортами машины, они палили в белый свет, как в копеечку. Впереди идущая машина вильнула и вывернулась на обочину, мотор задымился.
— Хана пацанам! — Выдохнул Аслан.
— Прорвутся. — Бросил Игорь и сменил обойму. Их проглотила полоса дыма, машина круто развернулась. Затормозила. Команды Игорь не расслышал сквозь грохот, но солдаты стали перемахивать через борт, он инстинктивно двинулся к нескольким, где заметил Аслана, словно молодой волк к опытному вожаку. Их группа мускулистой камуфляжной массой рванулись вперёд, топая по искрошенному льду, дружным хором грянуло:
— Аллаху Акбар!
Игорь пробовал крикнуть «ура», но подхваченный общим настроением, тоже закричал: «Аллаху Акбар!»
Из дыма возникли бетонные блоки и перекрученная арматура, словно рёбра гигантского зверя. Перебежками, прячась за колонны и падая за груды обломков, пересекли зал терминала. Игорь следовал за Асланом. Тот прыжками через ступеньку взлетел по лестнице, бросил гранату то ли в бывшую дверь, то ли в пробоину, ощеренную слева. Прижался к стене, Игорь тоже. Вспышка, грохот. Аслан ринулся в комнату. На полу распластались тела украинских солдат. Вдруг один, в залитом кровью камуфляже, сидящий у стены, пошевелился, пытаясь дотянуться до автомата. Игорь подскочил, отбросил оружие ногой.
Он не всматривался в лица врагов, когда бежал в атаку, но вот время замедлилось, он остановился и увидел перед собой не движущуюся мишень, а человека. На щеках рыжеватая щетина, волосы взлохмачены, глаза воспалённые и усталые. Игорю стало не по себе от вдумчивого прямого взгляда, хотелось ощутить себя хозяином ситуации. Это его пленник.
— Ну что, киборг? Понял, как с русскими воевать?
Парень медленно поднял руку, стирая кровь со лба, и тихо сказал:
— Это я русский. А ты…
Он не договорил. Из-за спины Олигарха шагнул Аслан с ножом. Схватил парня за волосы, приподнимая, словно недобитую дичь, полоснул сталью по горлу, раздался булькающий хрип. Властно бросил соратнику:
— Сэкономил патрон. Пошли, брат.
Но вдруг упал навзничь, из глазницы выплеснулась и потекла по щеке красная жижа. Игорь отшатнулся от оконного проёма. Работал снайпер.
Олигарх был один, не считая мертвецов. Он измерил взглядом расстояние до двери, собираясь вернуться к лестнице, но тут услышал грохот, на миг перекрывший звуки боя – и лестница прямо на глазах осыпалась. Отброшенный на пол ударной волной, почти оглохший, он с трудом пришёл в себя. То яростное вдохновение, с которым шёл в атаку, вмиг испарилось. Второго выхода из комнаты не было. Игорь посмотрел вниз и решил, что смог бы спуститься, но внизу мелькнули двое в камуфляже, и он отступил в дверной проём, не желая обнаруживать себя. Ничего, можно выбрать момент потом. Посмотрел на часы — время до подрыва терминала ещё оставалось. Ползком добрался до Аслана, обшарил карманы, достал паспорт и красный кожаный кошелёк с вышитой арабской надписью – заглянул, увидел тонкую пачку долларов, и толстую – тысячерублевых купюр, мелькнула мысль присвоить деньги, но заколебался — может быть, и этого чернобородого где-то ждёт старуха-мать, как его, Игоря. Вот поэтому и нужно вернуться домой живым. Сел, прислонившись к стене, наставив автомат на дверь, прислушиваясь к происходящему внизу – фиг кто подберётся незамеченным, а в мясорубку он больше не полезет.
Схему аэропорта, распечатанную Таймером накануне, Кирьян запомнил хорошо. Он, Мага и ещё четверо должны были заложить взрывчатку так, чтобы при взрыве обрушились перекрытия. Группа Кирьяна выполняла задачу, которая была по сути главной – разнести терминал в пыль, если невозможно выкурить укров. Заряды заложены, можно уходить. Через пару часов рванёт. Так запланировано. Он и Мага отстали от остальных, задержались за нагромождением обломков возле стены, пережидая шквал огня со стороны противника. Где-то справа монотонно бил короткими очередями ручной пулемет, не давая высунуться. Но вот миг тишины. И уже подобравшись для нового рывка, Кирьян заметил в углу полузасыпанные ящики с боезапасом для миномета. Зло ухмыльнулся:
— И последний сюрприз!
Дрожащими от избытка адреналина руками вытащил из разгрузки кусок пластида и последний оставшийся без дела МУВ. Этот, советского еще производства взрыватель вообще-то предназначался для мин, которые ставили на растяжки. Но особенность его конструкции еще со времен Афгана обеспечила применение этого устройства для всевозможных подлянок. В которых и заключается подлинный смысл минной войны, если подумать.
«Вытягиваете сразу основную чеку и вот эту, предохранительную. И проволочка начнет перерезать свинцовую пластинку…», — скучным голосом объяснял инструктор в лагере подготовки. – «И через несколько минут, смотря по типу взрывателя и в зависимости от температуры, ударник наколет капсюль, сработает детонатор и инициирует подрыв основного заряда».
Высматривая, куда бы заложить импровизированную часовую бомбу, Кирьян быстро разминал замерзшими пальцами гексоген, смешанный с пластификаторами и флегматизаторами. Отличное изобретение чехов, за которое им так благодарны все террористы мира.
Стрельба сверху усилилась, и надо было торопиться, еще не хватало попасть под собственные фугасы. Мага внимательно следил за Кирьяном, и это прибавляло драйва – учись, молодёжь. Решительно воткнув МУВ в кусок пластиковой взрывчатки, первой вытянул т-образную боевую чеку. Какая-то смутная мысль едва появилась на самом краю сознания, когда ухватил пальцами кольцо предохранителя. Но в этот момент совсем близко так ахнуло, что всякие мысли сами собой вылетели из его головы.
«…не забывайте проверить состояние металлоэлемента и петли предохранителя», — всплыло вдруг в памяти. Но в этот момент его ослепила вспышка. Со страшной силой ударило спиной и затылком о стену. Через несколько минут, словно сквозь туман, различил стоящих над ним солдат — свои. Пахло горелым мясом, дерьмом и кровью. Повёл взглядом в сторону. Мага лежал с вывернутым нутром, все внутренности развалены, выпячены, как на картинке в его медицинском учебнике. Рот полуоткрыт, тусклые глаза устремлены в небо. Кирьяну показалось, что солдат и бледное солнце над ними неудержимо повело в сторону. Он снова вырубился.
Игорь в очередной раз бросил взгляд на часы и похолодел – они остановились. Когда? Сколько времени прошло? Вскочил, двинулся к выходу, когда внизу, почти одновременно, мощно ударили несколько взрывов, пол под ногами дрогнул, прогнулся с треском, открывая зияющий разлом, и Олигарх ухнул вниз. Вместе с обломками и трупами. Удар. Игорь распластался на полу. Сверху словно горный обвал осыпался, похоронив заживо. Тело оказалось сдавленным, стиснутым, словно попало в челюсти каменного великана.
— Врёшь, не сожрёшь, — Игорь рванулся, руками нашаривая впереди свободное место. Освободил ноги. Вокруг было небольшое пространство, тусклый луч света выхватывал из темноты щербатые углы пластика, ломти цемента с плиткой и человека рядом, отвернувшегося, полузасыпанного.
— Эй! – Игорь потряс его за плечо. – Ты как?
Осторожно повернул к себе товарища по несчастью – оказалось это убитый Асланом киборг. Трещина раны на шее. Бледное молодое лицо.
— О Господи. – Игорь отстранился, стал прислушиваться к происходящему снаружи. Сверху снова что-то рухнуло и стало совсем темно. Звуки обстрела стихли почти сразу.
Игорь пытался двигаться в своей ловушке, напрягал мышцы, чтобы не замёрзнуть. Начал разбирать завал, но наткнулся на бетонную плиту.
Наверное, киборги спустились в свои подземные укрытия. Но тут же пришла мысль, что вторым взрывом завалило и живых «укропов». Неужели другие не придут им на помощь? Тело онемело от холода. Сколько времени прошло – ночь, сутки? Он уже отчаялся, когда раздались голоса, шум. Подать голос? Или терпеть, замереть под грудой обломков рядом с мёртвым киборгом? Но самому не выбраться. Мелькнула искра жёлтого света. Кто-то с фонарём? Шаги, разговор.
— Эй! Помогите! – Крикнул он. – Эй!
— Сейчас. Держись.- Глухо прозвучало с той стороны.
Следом нахлынул страх, уже не перед смертью — перед пленом. Олигарх нащупал в кармане разгрузки гранату. Вынул, подержал в ладони, ощущая рубчатую поверхность. Взялся за кольцо. Представил, как уронит её рядом, когда увидит лица врагов. Но решил, что такой исход не для него. Плен — это надежда, а в смерти надежды нет.
Сознание вернулось к Кирьяну в больнице. Белый холодный свет ламп. Запах лекарств и хлорки. Пожилая женщина в синем халате протирает окна. Заметив, что Кирьян смотрит на неё, сказала:
— Как ты, сынок? Пить хочешь?
— Очень. — Хрипло сказал Кирьян и откашлялся.
— После наркоза сколько времени прошло? Полдня. Значит, можно. Сейчас принесу.
Она ушла.
Живой. — Подумал Кирьян. — Живой, это хорошо. А Мага погиб. Как там наши?
Он слабо пошевелился, ощущая, как затекло тело. Хотел поправить одеяло, руку прострелила боль, он замер, посмотрел — поверх одеяла лежал забинтованный обрубок. Кирьян в ужасе рывком сел на кровати. Второй руки тоже не было, почти по локоть. Кирьян выматерился. Санитарка вернулась в палату со стаканом.
— Это почему? Как же это? — Слабым, словно детским голосом спросил Кирьян.
— Вот таким привезли. Крови много потерял, думали, не выкарабкаешься. Но ты молодец, сильный.
— Лучше бы убило, как Магу. — Простонал Кирьян. Сознание не вмещало случившегося – ужас, словно поток чёрной воды, хлестал через края. Может быть, чудится? Может быть, он сошёл с ума?
Санитарка молча гладила его по голове. Она не умела утешать, врать, что всё будет хорошо. Кирьян уткнулся в её халат и стиснул зубы, чтобы не завыть.
По ночам он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Порой через палату пробегала лента света от проезжающей мимо машины. Что будет дальше? Раньше жизнь казалась простой и ясной — он женится, у них со Светкой родятся дети, он будет пахать на двух работах, но докажет ей, что не хуже других. Когда дети вырастут, то поступят в институт, наверное, уедут в город. Позже создадут свои семьи. Кирьян со Светкой состарятся, к ним будут привозить внучат. Кирьян будет ходить с ними на рыбалку и рассказывать, как когда-то бил фашистов в Новороссии. А Светка станет водить малышню в посадки за дикой смородиной. Всей большой семьёй они будут встречать праздники, весело и шумно, с плясками то под баян, то под магнитофон на широком дворе, как водится в их краю.
Теперь вместо череды ярких картин он видел перед собой груду мусора, в которой остались его руки. Иногда чувствовал их — сильные, загорелые. Казалось, что может пошевелить пальцами. Но когда опускал взгляд, видел забинтованные обрубки. Вдруг начинал вспоминать ощущения, которых уже никогда не испытать — его ладони скользят по шелковистым распущенным волосам Светки, по её нежной коже.
Когда-то наивно мечтал, как вынесет невесту на руках из местного ДК, где обычно проходит торжественная регистрация браков, а им будут аплодировать родственники. И какой-нибудь троюродный дядька, с утра хвативший поллитра, обязательно побежит навстречу с бутылкой шампанского, сипло заорёт «горько!», но споткнётся и шлёпнется на асфальт. И потом, просматривая видеозапись торжества, все непременно будут искать этот момент и хором хохотать.
Кирьян долго не называл врачам свой адрес, но матери всё равно сообщили. Однажды утром она объявилась в палате с особенно несчастным лицом, и Кирьян понял, почему люди убивают себя. Но как свести счёты с жизнью безрукому? Подняться на больничную крышу и шагнуть вниз? Так для этого ещё понадобится пару дверей открыть. Ему шёл двадцать третий год, близился день рожденья. Что можно пожелать в такой праздник инвалиду?
Кирьян молча стерпел слёзы матери, он был раздавлен мыслью, что отныне только её забота будет до времени спасать его от интерната. Лучше бы ноги повредило — купил бы протезы. А без рук кто он? Даже в уборной штаны не снять без чужой помощи.
Когда вернулся домой, не выходил на улицу — только в заснеженный сад, огороженный высоким забором. Бродил по полянкам, где ещё осенью обнимал Светлану. Плакал, если никого рядом не было. Боялся, что кто-нибудь сообщит невесте о его увечье. Но и этот страшный день настал. Однажды в окно постучали, и мать всполошенно крикнула:
— Сынок, к тебе гости.
Кирьян замер в соседней комнате. Мать вбежала, накинула ему на плечи ветровку, прикрывая культи:
— Выйди к Светочке. Поговори. Сама приехала.
Светка — белолицая, румяная, стояла у двери в распахнутой шубке, смотрела на него широко-открытыми светло-серыми глазами. Бросилась, обняла. Ветровка соскользнула с плеч Кирьяна, и он тоже обнял — обрубками рук. Светлана посмотрела, зажмурилась. Отстранилась, отворачиваясь. По прекрасному лицу потекли слёзы.
— Прости, я тебя боюсь.
Вот дура! — Подумал он. — … Может, привыкнет?
Не привыкла.
Прошёл год. В посёлке немногое изменилось, только стали больше ругать власть из-за подскочивших цен. Кирьяну оформили инвалидность. Его мать устроилась уборщицей в несколько учреждений сразу. Говорят, иногда платит соседке — весёлой пьянчужке, чтобы та ночевала с её сыном.
Светлана поступила в пединститут и вышла замуж за военкома. Мэр стал депутатом областной Думы. Игоря Абрамовича выручили из украинского плена. Домой приехал осунувшийся, еле живой. Его мать продала пекарню, чтобы выплатить кредит, и теперь возит сына по врачам.
Когда земляки обсуждают, как Кирьян и Олигарх съездили на Донбасс, обычно заканчивают разговор философски:
— Слава Богу, вернулись живыми.
© Влада ЧЕРКАСОВА
Рассказ.
* * *
Юлий Борисович любовно перебирал лежащие на столе вещи — кукла довоенных времён, пробитая пулей, погибла её маленькая хозяйка или выжила и сейчас ходит по московским улицам восьмидесятилетней старушкой? Изящный серебряный подсвечник – украшал ли он собой альков аристократки или модный салон, где читали свои стихи будущие классики? Несколько монет — сколько городов, сколько рук они прошли прежде, чем оказаться у него, вот этой, тысяча девятьсот семьдесят пятого года, возможно, расплачивался Емельян Пугачёв? Изящная китайская ваза, медаль, перстень. Предметы не равноценные, но это фрагменты вечности, относительной вечности по сравнению с людьми, чей век короче существования домов, в которых живут, брусчатки, по которой гуляют. Даже расчёска может служить несколько веков, если не сломать намеренно – в одной из витрин его магазина лежит черепаховый гребень, которым, может быть, расчёсывала свои волосы наложница китайского императора. Где та тонкая дева с набеленным лицом — где та горсть пыли?.. Поэтому Юлий ценил то, что почти бессмертно — антиквариат. Сегодня его последним приобретением стала монета. Её принёс интеллигентный старичок, он робко пытался торговаться, показывая господину Рюмину на витрину — ведь здесь такие монеты в три раза дороже. Говорил о том, что деньги нужны дочери на лекарства. Юлий дал ему на сотню больше, чем рассчитывал — он не зверь, верующий человек. Недаром удачу ему принесла старинная рукописная Псалтырь, которую выгодно перепродал.
Почти двадцать лет назад, он — студент-заочник, будущий, но так и не состоявшийся учитель истории, мёрз под деревянным навесом на измайловском Вернисаже, торгуя старинными пуговицами, пряжками, значками, для иностранных покупателей выстроил в ряд матрёшек с лицами политиков, положил на прилавок пару ушанок с красными звёздочками. Однажды к нему подошёл помятый мужик, от которого за версту несло перегаром, и, зазвав Юлия за вешалку, на которой покачивался заячий тулупчик, показал мешок, где была груда старинных книг и несколько икон, мужичок спешил распорядиться бабкиным наследством, явно предвкушая долгий загул и основательный запой. Юлий наскоро пересмотрел книги и иконы, в ценности которых уже научился немного разбираться, рукописный Псалтырь с рисунками привлёк его внимание, он приобрёл товар оптом и с денег, вырученных за книгу, началось восхождение молодого антиквара. Аренда подвального помещения на окраине, потом первый офис в центре.
Сейчас его жизнь обрела долгожданную гармонию, он был доволен всем – и сетью своих магазинов, каждый из которых посвящён одному-двум типам антиквариата – коллекционным и авторским куклам, нумизматике, старинному и сувенирному оружию – сувенирами он тоже не брезговал торговать. Доволен новой квартирой, и автомобилем. И собой, наконец-то не вымотанным работой, потому что подобрал достойных сотрудников.
Высокий, широкоплечий, тёмные ухоженные волосы, бледноватое, с правильными чертами лицо. Возможно, стоило немного сбросить вес, как советовала Лида, двадцатилетняя художница, с которой встречался. Они познакомились, когда Лида пыталась сбыть ему пару своих картин — абстрактную мазню. Юлий предпочитал классическую живопись, и хотя понимал, что и работа абстракциониста может принести прибыль, избегал приобретать такие полотна. Но сама Лида ему понравилась — маленькая, в коротком пальто, но с длинным нелепым шарфом. С рыжими кудряшками из-под берета. Овал лица — сердечком, глаза наивные, нос курносый, подбородок острый. Что-то от эльфа в ней, растерянность перед суровым человеческим миром, у которого нет снисхождения к слабым.
Он видел слишком много красивых вещей, и отдавал должное идеальному. Но внимание вызывали те, в которых была изюминка, уникальность. Вот и Лида, несовершенная, но своеобразная, казалась особенной — он давал ей денег, а она честно старалась сделать его жизнь комфортной — в общем-то обычное семейное партнёрство. Не любит, но, по крайней мере, увлечена, — думал он, считая себя тоже слишком разумным для любви человеком. Главное – взаимоуважение.
Сегодня был субботний вечер, но антиквар не спешил домой. Сидел в кабинете любимого магазина нумизматики, за массивным дубовым столом, в кожаном кресле. Обстановка старинная, в тёмных тонах, создаёт ощущение нерушимого уюта и надёжности. Здесь Юлий чувствовал себя купцом — мудрым и уверенным в себе негоциантом прошлого. Эх, где тот студент, который мёрз на Вернисаже, питался макаронами и боялся ректора? Напротив висит несколько живописных полотен – никакого бурного моря, только пасторальные пейзажи. За спиной – книжный шкаф до потолка. Юлий встал, взял с полки две энциклопедии — «Русские монеты» и «Все монеты мира», чтобы кое-что уточнить – он всегда мог предоставить исчерпывающую информацию покупателям. И тут неожиданно ударил салют. Юлий вздрогнул и сначала разозлился – выбрасывают деньги на ветер. Кажется, сегодня День города. Но потом отодвинул штору и стал смотреть на рассыпающиеся в небе разноцветные огни. Мелькнула несвойственная мысль: почему бы не сменить обстановку? Ненадолго. Что если съездить за границу? В жизни нужно испытать всё, а он, относительно молодой мужчина, обеспеченный, врос в эту груду древностей, живёт, словно призрак в древнем замке. Захотелось навстречу свету, людским голосам, уличной свежести.
Он включил компьютер и набрал в поисковой строке слова: тур, экзотика, экстрим. Замелькала реклама: сплав на байдарках, охота на акул, восхождение на Эверест, сафари по Сахаре. Юлий понимал, что его физическая подготовка после многолетнего сидения в офисе оставляет желать лучшего – время от времени он думал заняться спортом, но всегда откладывал на потом.
И вдруг мелькнула строка: «Туры в Новороссию. 3 тыс.у.е. Четыре дня. Незабываемые острые ощущения. Только для настоящих мужчин».
Новороссия? Тот клочок Украины, где разгулялась атаманщина, где армия и повстанцы схватились не на жизнь, а на смерть? Он редко смотрел телевизор и не следил за новостями. Но мысль о том, что можно, словно зрителю в театре, побывать на войне, и вернуться обновлённым сильными впечатлениями, чувствуя себя побывавшим в клетке с хищниками, вдруг показалась дьявольски заманчивой. Перехватило дыхание от мальчишеского восторга и решимости – да, это риск именно для него, он всегда говорил, что рискует лишь по-крупному. А потом даст интервью паре солидных изданий и привлечёт больше внимания к своим магазинам — не торгаш, а личность. Наутро Юлий заехал в турфирму, где оплатил поездку. Ему пояснили, что для туристов предоставят бронированный автомобиль и двух охранников. Дома он бегло просмотрел рекламный проспект с горящим танком на обложке и романтическим текстом за подписью Зиры Магомедовой о том, что война это больше чем грязь и кровь, это явление сакральное, и всё новое в мире появляется через войну, её территория – священна, как храм, где воины приносят жертвы за свои идеалы. Списала из Интернета – решил Юлий.
Они отправились в Ростов на машине. Спутниками Юлия Борисовича оказались та самая Зира – эффектная молодая брюнетка. Пожилой хмурый мужчина с залысинами и желтоватым лицом, вид у него был столь скорбный, что Юлия так и подмывало спросить, что случилось. И бойкий парень лет двадцати пяти, в камуфляже, с камуфляжным же рюкзаком — всё новое, яркое. Ещё были представители фирмы – шофёр и крупный белобрысый охранник, севший рядом с шофёром.
— Платонов Марк Савельевич, — представился пожилой мужчина своим попутчикам.
— Денис, — сказал парень в камуфляже. У него было красивое загорелое лицо и жизнерадостный взгляд. Зира посматривала на молодого человека с интересом, отчего Юлия ни с того, ни с сего стала мучить ревность. Чтобы отвлечь внимание Зиры от Дениса, заговорил сам:
— Юлий Борисович, можно просто Юлий.
— Цезарь.
— Обычный представитель среднего класса, который решил скрасить свою серую жизнь.
— А я увлекаюсь страйкболом. Решил на войну в реале посмотреть. – Пояснил Денис и поинтересовался у Платонова, — Марк Савельевич, зачем в ваши годы экстремальный тур?
Тот вздохнул:
— Наверное, это странно. Но здесь я хочу забыть о своей потере. Недавно умер близкий человек — супруга. Конечно, столь нелепый способ релаксации можно осудить…
– Нет, я понимаю. – Посерьёзнел Денис.
– А для вас, Зира, это первая поездка? – Попытался привлечь внимание красавицы Юлий.
— Нет, четвёртая. И никогда не возникало проблем. – Гордо ответила она.
Зира сидела напротив Юлия, и он с удовольствием рассматривал её смуглое лицо с тёмно-карими глазами, крупную грудь, обтянутую сиреневым свитером. Ноги в джинсах, по-деловому заправленных в зашнурованные сапожки. Волосы Зиры – чёрные густые, показались ему похожими на гриву холёной вороной лошади. Объездить бы такую кобылку – мелькнуло в голове, и одежда Зиры на миг исчезла.
Переночевали в одной из ростовских гостиниц и продолжили путь. Вот и граница. Миновали таможни – российскую и украинскую. Через некоторое время вылезли размяться в центре посёлка, магазины работали, и Юлию захотелось купить спиртное. Затарился коньяком. Настроение было приподнятым. Мимо прошёл Денис с фотоаппаратом — интересно, какую натуру он надеется отыскать в этой дыре? Вернулся к машине, дождался спутников. Не было только Платонова.
Вдруг телефон Зиры зазвонил, она отошла в сторону, стала сбивчиво отвечать встревоженным голосом. Когда вернулись в машину и двинулись в путь, Юлий придвинулся ближе и заботливо спросил Зиру, где Марк Савельевич?
— Представляете, у него другая фамилия, это какой-то оппозиционер, он хотел покинуть Россию, сбежать, но, видимо, опасался, что с поезда его снимут, вот и приобрёл наш тур. Теперь ищи-свищи его, а у меня могут быть проблемы!
— Зирочка, не тревожься. Пусть твоё начальство тревожится. – Оказывается, Денис тоже расслышал её слова. – Когда вернёмся, охотно дадим показания в твою пользу. Правда, господин Рюмин?
— Разумеется. – И Юлий, пользуясь её растерянностью, покровительственно приобнял девушку. Мысленно он внёс Зиру в свою коллекцию — ничего непристойного, антиквар просто запоминал тех, кто казался ему интересным, и мысленно вешал их портреты в виртуальном музее. Примечал колоритных попутчиков, прохожих, за внешностью которых чудился особый мир. Странно, что Платонов не показался ему своеобразным.
— Но каков наш липовый вдовец! – Веселился Денис. – А мы сразу поверили. Опасный старичок. Интересно, почему за ним гоняются спецслужбы? Пожалуй, написал в своём бложеке «Нет войне!», а на него сразу настучали.
Они въехали в село. На взгорке торчала церковь с пробоиной в стене, дальше щерились руины домов.
— У разрухи есть своя эстетика. Постапокалиптический пейзаж, не правда ли? Разве думали мы, что сможем лицезреть такое собственными глазами? – Рассуждал Денис. Он достал из рюкзака фотоаппарат, и то и дело нажимал серебристую кнопочку на его чёрном корпусе. Машина замедлила ход в начале широкой улицы. Вокруг не было ни души.
— Танчик! – Восторженно закричал Денис, указывая на застывшую, с изуродованной башней машину, которая наискосок перегораживала им путь. – Если родина-мать меня таки затащит в армию, я попрошусь в танкисты.
Денис бегал вокруг, фотографировал. Потом наугад толкнул калитку одного из домов, та со скрипом отворилась. Юлий шёл за ним, сунув руки в карманы. Вместо ощущения новизны происходящего, подступала тоскливая скука. Денис щелкнул окно с жёлтой шторой, свисающей наружу сквозь разбитое стекло. Вдруг окликнул:
— Юлий Борисович, как вам такая композиция?
Антиквар приблизился к Денису и застыл – на земле лежала кукла, одна из его последних покупок, разумеется, оставшихся в Москве. Щекастое большеглазое дитя с простреленным боком, рваное платьице в грязи, на пухлых ножках вязаные пинетки. Откуда здесь она? Нет, конечно, это просто копия. Тогда почему пулевое отверстие там же? Он нахмурился, хотел поднять находку, но охватило суеверная боязнь, словно кукла предвещала беду.
— Мне кажется, она будет выразительнее смотреться, если положить среди кирпичей, вот сюда. – Рассуждал Денис, выстраивая кадр.
Юлий вернулся на улицу, направился к церкви – ему хотелось узнать – остались ли внутри иконы? А может быть, и старинные росписи?
Возле церкви курила Зира. Алые, немного выпяченные губы чувственно сжимали мундштук сигареты. Она смотрела на Юлия прямо, слегка вызывающе, словно к чему-то приглашая. Видимо, легкомысленный фотограф Денис не оправдал надежд.
— Посмотрим церковь? – Предложил Юлий. Дверь в здание была распахнута, порог разбит, и Юлий заботливо подал Зире руку, когда она взбиралась за ним.
— Никогда не заходила в церковь.
— Мусульманка?
— Да. Но я вообще далека от религии.
Стены храма оказались пустыми, возможно, иконы перенесли в другое здание. Они прошли в алтарь. Роспись на стенах действительно имелась, но современная. Когда покидали храм, Юрий намеренно опередил Зиру, и едва она, опасливо глядя вниз, ступила на верхнюю ступеньку раздолбанного порога, легко подхватил девушку и поставил на землю. Ему была приятна близость этой глазастой статной самочки с тонким волнующим ароматом дорогого парфюма. Образ Лиды потускнел.
— Смотрите, дверь в подвал открыта. Давайте зайдём, посмотрим. У меня есть фонарик в мобильнике. Вдруг там старинный склеп? – Интриговал Юлий. На самом деле он рассчитывал остаться наедине с Зирой, до одури хотелось обцеловать её личико, смуглую шею, запустить руку под свитер. Разрумянившаяся Зира, словно читая его мысли, лукаво улыбалась.
За спиной раздался хлопок.
Юлий обернулся. Шофёр показывал в сторону двора, где оставался Денис. Все бросились туда.
Денис лежал на земле. На миг приподнялся, опираясь на руку, вторая была прижата к животу, залитому кровью. Но вскрикнул, упал на бок, скорчился. Завыл от боли.
Кукла была заминирована. – Догадался Юлий. – Кто был настолько подл, чтобы оставить такую игрушку в расчёте на то, что подберёт ребенок? Но подобрал кидалт, взрослый, который не хочет взрослеть. И смерть к нему пришла детская. Но настоящая. Потому что живот нашпигован какой-то дрянью, может быть, осколки, гайки, которые, как слышал Юлий по телевизору, сейчас добавляют во взрывчатку.
Шофёр и охранник бестолково суетились вокруг.
— Шура, что нам делать? – Взывала Зира почему-то к охраннику – квадратному блондинистому парню.
— А я почём знаю, Зира Алиевна?
— Но ведь ты заканчивал школу охраны!
— Это мы не проходили. Нас стрелять учили, и приёмам разным.
— Скажи уж, что просто купил диплом. – Раздраженно сказал Юлий. – Давайте отнесём Дениса в машину и поедем в больницу. Где здесь может быть больница.
Когда они попытались поднять Дениса, он закричал ещё пронзительнее, лужа крови становилась всё шире.
Сколько же в человеке крови? – Подумал Юлий. – Пять литров? Тогда здесь уже все пять.
Когда они снова попытались поднять Дениса, он молчал, потерял сознание.
Пока они мотались по незнакомым дорогам, Денис так и не подал голоса. Наконец Юлий осмелился взять его холодную руку и попытался найти пульс. Зира осмелела и поднесла к губам зеркальце. Сидевший рядом с шофёром Шура обернулся и посоветовал найти пульс на шее, как в фильмах.
— Почему ты не уследил? Не предупредил? Не заметил взрывчатку? – Закричала на него Зира.
— Разве вы вместе стояли? Один налево, другой направо попёрся. Меня не предупреждали, что тут может быть заминировано.
— Ты уволен за некомпетентность!
— Пошла ты… — Отвечал Шура, видимо, решивший, что увольнение освобождает и от вежливости.
Шофёр остановил машину и заорал, чтобы Шура извинился или выходил к чёртовой матери.
— Плевал я на вас, запишусь в ополчение. – Заявил Шура, схватил свой рюкзак и исчез в вечерних сумерках.
Шофёр тоже попытался определить, жив ли Денис. Наконец, пришли к выводу, что умер. Скрюченное тело положили в багажник. Зира шмыгала носом, но держалась.
— Мы как десять негритят, — буркнул шофёр. – Один за другим пропадаем.
Он развернул машину, и замелькали те же безлюдные сёла, безлиственные сады, подбитая техника на обочине дороги. Вдруг раздался щелчок, машину повело в сторону, она ехала уже не по дороге, сползла с насыпи.
— Что происходит? – Вскрикнула Зира.
Они ощутили удар, машина остановилась, упершись бампером в деревья лесополосы, тщетно меся колёсами рыхлую землю. Тонкие осины прогнулись под напором железа, но остановили его. Шофёр повалился на бок. Юлий выскочил из машины, открыл дверцу, стекло которой лопнуло вокруг маленького круглого отверстия. Юлий приподнял шофера – пуля попала в голову. Снова щелчок, облачко дыма над капотом машины, внезапно заглохшей.
— Здесь снайпер! Уходим. – Он схватил за руку приблизившуюся Зиру и потащил за собой в посадки. Они оказались в поле. Юлий ощутил, что болит колено, видимо, ударился, но не почувствовал сразу.
— Бронированная машина? – Раздраженно процитировал рекламу.
— Но в прошлый раз всё было хорошо.
— И четыре поездки куда-то испарились, оказывается, только второй раз. – Боль делала его злым.
— Я просто хотела, чтобы все чувствовали себя уверенно.
Девушка не спорила, и Юлий смягчился. Всё-таки рядом беззащитная хрупкая девушка.
— Извини, Зира.
— Что теперь делать?
— Вернёмся в посёлок, где Дениса ранили. Переночуем в одном из домов. Потом поищем местных, может быть, за плату кто-то подкинет до границы.
Они двинулись вдоль посадок, сквозь деревья опасливо наблюдая за пустынным шоссе. Через полчаса осмелились выйти на обочину. Зря. С одной из грунтовок, ведущих через поля к трассе, выехал грузовик. В кузове – солдаты. Машина остановилась. Из кабины вылез высокий парень в камуфляже с перепачканным гарью лицом, на котором нечеловечески горели синие глаза.
— Кто такие?
Юлий схватил Зиру за локоть и прошептал:
— Не говори, что мы туристы.
— Почему?
— Неужели неясно. Это бестактно. – Иного слова он не нашёл.
— Да, да, конечно.
Их обыскали. Велели лезть в кузов к солдатам. Зире подали руку, Юлий едва взобрался сам.
— Кто вы? – Полюбопытствовала Зира.
Синеглазый крикнул:
— С задержанными не разговаривать.
Хлопнула дверца кабины. Солдаты – измученные и хмурые больше не обращали внимания на Юлия Борисовича и Зиру. Он стал присматриваться, пытаясь определить, кто это – ополченцы или украинская армия? Но никаких шевронов, погон или георгиевских ленточек не заметил. Возможно, этого не предполагало задание – подумал он, маскируются. Когда они тихо переговаривались, он слышал русскую речь, а порой украинскую. Люди войны, из другого, чуждого ему мира — актёры театра военных действий, на который он хотел посмотреть со стороны.
Машина въехала в ночной посёлок. Солдаты ловко выпрыгнули из кузова, Юрий неуклюже сполз, цепляясь за борт. На миг потерял Зиру из вида. Потом заметил, что рядом с ней стоит коренастый горбоносый боец и что-то говорит.
— Эй ты, иди за мной. – Крикнул он Юлию. Они были во дворе двухэтажного здания, в нескольких окнах горел свет.
Юлий и Зира оказались в комнате с совершенно голыми стенами. Вместо одного стекла в окно вставлен лист фанеры. Стол, вокруг несколько стульев. На столе маленький ноутбук, какие-то бумаги. Кажется, среди них свёрнутая карта. Синеглазый устало опустился на стул, оглядел арестованных. Тот коренастый мужик с горбатым носом и близко посаженными глазами положил на стол рюкзак Юлия и сумочку Зиры. Присел рядом с командиром, который вытряхнул рюкзак антиквара на стол, бросил:
— Паспорта давайте… Рюмин Юлий Борисович, 1973 года рождения… Зира Алиевна Мамедова, 1988 года. Россияне. Впрочем, у меня самого паспорта на три фамилии и на два гражданства. Как вы здесь оказались?
— Мы с подругой ехали к знакомым. – Ответил Юлий и сразу понял, что ответ неудачный.
— Адрес знакомых! Имена!
Зира бросала на Юлия затравленные взгляды, молчала. Юлий пытался вспомнить названия окружающих населённых пунктов. Конечно, порой вдоль дороги мелькали указатели с названиями сёл, но он не обращал внимания.
— Мы ошиблись маршрутом.
— Адрес знакомых! – Не отступал Синеглазый. – Хватит врать! Что здесь вынюхивали?
— Отправь их к Мельнику, тот умеет языки развязывать. – Заметил его соратник.
Синеглазый поморщился.
— Не мои методы. Там человек что угодно на себя наговорит. А мне правда нужна.
— Слышал о Мельнике? – Толкнул мужик Юлия Борисовича. – У него в подвале целый арсенал инструментов, в одной больничке позаимствовал.
Синеглазый внимательно пересматривал содержимое Зириной сумки, покончив с рюкзаком Юлия. Из кармашка выпала стопка ярких рекламных проспектов – танк на фоне пожара. Синеглазый развернул лист, скользнул взглядом по тексту и медленно, прочувствованно произнёс:
— Шесть часов боя, суки. Шесть часов… А у них тур в Новороссию! За острыми ощущениями, твою ж мать… Ты экскурсовод? – Он схватил Зиру за свитер, скрутил в кулаке. — И что ты собиралась рассказывать туристам? «Посмотрите на эти трупы – вот мёртвый укроп, а вот колорад? Чувствуете запах?» Да?
— Нет, что вы, — лепетала Зира. — Скорее, я хотела продемонстрировать ужасы войны. Чтобы это не повторилось.
— Хватит врать, дрянь. Нервишки пощекотать богатеньким Буратино?
Юлий некстати подумал, что синеглазый стал бы прекрасным экземпляром его виртуальной коллекции. Он наёмник? Доброволец? Русский? Украинец? Лицо Георгия Победоносца.
И незримого Мельника Юлий внёс в свою коллекцию — палача, любовно перебирающего в своём подвале хирургические щипчики и ножнички, ножички и кривые иглы, заранее знающего, визг, вой или стон исторгнет из уст жертвы его мастерство. А может быть, и не существует этого человека?
Вдруг Юлий подумал, что сейчас героизм – оставаться самим собой — антикваром, который видит в людях экспонаты. Экспонатов невозможно бояться, их можно разглядывать, исследовать. Да, у него тур в Новороссию. Но не из каждого тура возвращаются, даже если отправиться в легкомысленную Турцию, где автобусы периодически кувыркаются в пропасть. Он вспомнил психолога, книги которого почитывал на досуге. Тот советовал повторять: «Я всё делаю хорошо и правильно». Даже совершив глупость.
— Значит, ты турист? – Ядовито поинтересовался Синеглазый.
— Так получилось. – Ответил Юлий. Пришлось кратко рассказать о себе.
— Ты пробил его по Интернету? – Обратился Синеглазый к другу.
— Владелец сети антикварных магазинов.
— А скромничал, говорил, что только продавец. При деньгах значит?
— Я готов заплатить за своё освобождение. – Выпалил Юрий.
— Отлично! – Воскликнул товарищ Синеглазого. Но тот, кривя рот, процедил:
— Чёрта с два! Дёшево отделаются! Он думает, всё продаётся? Ну нет. Ненависть не продаётся! Пока вы там, в Москве делаете бизнес, здесь люди гибнут.
— А я здесь причём? – Возмутился Юрий. – Я вне политики.
— Вот именно, зритель. Мы, значит, тут ставим пьесу для развлечения зажравшихся москвичей?
Чем ему Москва не угодила? – Подумал Юлий и снова спросил:
— Да кто же вы, скажите, наконец?
Хотел знать, с кем имеет дело – процентов семьдесят вероятности, что это ополченцы, тогда он попросит их связаться с его знакомым – генералом ФСБ, увлекающимся коллекционированием оружия, и тот поставит на место зарвавшихся боевиков. Но если украинцы, упоминание о том же генерале конкретно подведёт под монастырь и нужно обдумывать другие пути спасения. Синеглазый только ухмыльнулся. Неизвестность страшнее всего.
— Всё с ним ясно. В камеру.
— И девку? – Уточнил горбоносый.
— Девку оставь.
Зира рванулась вслед за Юлием, но её удержали.
В комнате с решеткой на окне было холодно, хотя и не так, как на улице. Под потолком проходила тонкая труба отопления. Кровать с матрацем, больше ничего. На матраце – тёмные пятна. Юрий присел на кровать, потом лёг. Ему не до комфорта, надо отдохнуть, чтобы подготовиться к новым испытаниям. Где сейчас Зира? Что с ней делают? Говорят о выкупе, допрашивают, насилуют? Впрочем, кто она? Просто мошенница, и фирма их – мошенническая, заманивают придурков рекламой — к себе он тоже был жесток. А впрочем, всё честно – ему обещали массу острых ощущений, приключений, драйва. Так вот всё это – захлебнись. Чего ему не хватало? Ума не хватало, видимо. Сидел бы дома. Эх, Лидочка, как хорошо мы жили-поживали. Если вернётся, то сделает ей предложение. Нет, с этим спешить не надо. Лучше отдать комнату под её абстрактную мазню, сделать ей рекламу, она с ума сойдёт от радости. Может быть, подруга и впрямь не бездарна, это он не разбирается в современной живописи. Юлий снял и свернул куртку, подложил под голову, лежать стало удобнее, но сильнее ощущался сквозняк от окна. Он решил, что так или иначе узнает, кем они схвачены и сориентируется.
Утром за ним пришли. Снова кабинет Синеглазого, его насмешливый испытующий взгляд:
— Антиквар, ты ведь хотел окунуться в реалии войны?
Юлий молчал. Синеглазый повернулся к конвоиру:
— Отведи его к нашим гражданам-мародёрам и алкашам, поедет в поле. Лопат всем хватит?
— А девку, которая с ним была?
— И девку в поле.
Юлий спокойно поинтересовался:
— Я могу позвонить матери и попрощаться?
— Не дрейфь, антиквар. Работа по твоей части — окопы рыть. Может быть, клад найдёшь.
Влада ЧЕРКАСОВА
Третьего февраля около 15:30 в полицию доставили 81-летнюю женщину. Она подозревалась в краже трех пачек сливочного масла в магазине «Магнит» Кронштадта, стоимость которых около 300 рублей. Задержанная за кражу бабушка была блокадницей. Об этом сообщила председатель общественной организации «Жители блокадного Ленинграда» Кронштадтского района Эмма Лешина. В отделении полиции женщина скончалась от разрыва сердца. «Когда её доставили в полицию, она осознала случившееся, её совесть не выдержала, и она умерла», — сказала Лешина.
Уголовное дело начинается с кражи на сумму более тысячи рублей. До тысячи — административка. Но даже если и административка — что делает нормальный человек в нормальном мире, когда видит, как бедная старая женщина ворует масло на 10 долларов? Он покупает ей это масло. А также еще картошку, хлеб, молоко и вообще сумку продуктов впридачу. А в бездуховной гейропе еще и организует общество волонтеров, которое раз в неделю по очереди будет приносить ей еду.
Что делает Великий Духовный Русский Мужик, работающий Охранником во Вставшей с Колен Великой Стране Духовных Скреп?
Он свою же русскую бабульку — ту русскую бабульку, которую телевизор вовсю защищает от проклятых фашистов на Донбассе — сдает в полицию.
Не Абамка. Не Меркель. И не Порошенко даже. Именно этот великодуховный вставший с колен народ сдает бабульку за пачку масла, выкидывает из автобуса в тридцатиградусный мороз парня-инвалида за неоплаченный проезд и грозится отобрать детей у мужа посаженной в тюрьму матери.
Страна алкоголиков, нравставенных идиотов и инфантилов.
Скрепы в этой стране не знают границ.
Орки.
Юмореска
* * *
— Саша, может быть, всё-таки наденешь его? — Грустно спросила жена.
— Нет. — Твёрдо ответил Александр Иванович. — У нас демократия.
Он накинул плащ и вышел на апрельскую улицу. Стоял солнечный, но прохладный день. И все прохожие были в ватниках. Пожилые, молодые. Дворник-узбек в ватнике поверх оранжевой формы пытался стричь траву, которая ещё не выросла. Священник близ храма говорил с прихожанкой, поправляя епитрахиль на ватнике. Постовой на перекрёстке рылся в багажнике машины, а рядом мялся кавказец — оба в ватниках, только у постового на ватнике поблескивали звёздочками погоны, а ватник кавказца украшен газырями — видимо, так он выражал почтение к своим дедам. Молодая мама, покупающая журнал «Ватно», погладила по голове сынишку и сказала:
— Ватничек ты мой.
Александр Иванович прошёл мимо памятника Пушкину, на плечи которого был накинут ватник. Поэт, склонив голову, казалось, размышлял о том, зачем стадам дары свободы.
Возле магазина «Полигон» стоял биллборд с надписью: «Носит каждый русский ратник наш практичный модный ватник». На рекламных щитах красовались модели в том же наряде, у одной ватник был на голое тело, из-под него виднелись дутые силиконовые груди.
На остановке в ожидании троллейбуса толпились люди в ватниках. Каждый демонстрировал свой патриотизм. Ватники были разных цветов и из разной материи, у двух девушек в мини-юбках ватники были красный и голубой.
К остановке подошёл еврей, настоящий хасид с длинными пейсами, висящими из-под шляпы. Поверх чёрного пиджака был напялен ватник. Хасид вынул из кармана газету и погрузился в чтение.
— Вот молодец! — Воскликнул старичок, обращаясь к хасиду. — Не уехал в Израиль, значит, будь как все. Да, сынок?
— А я его постоянно ношу, — доверительно сообщил хасид. — Придаёт уверенности. Раньше, признаться, опасался казаков и черносотенцев — первые хотя бы с нагайками, а вторым разрешили брать с собой дубины. Но теперь некоторые даже здороваются.
— Дубины? — Удивился дед.
— Глубокоуважаемые патриоты.
— Дивлюсь я на вас, городские. — Вдруг подал голос мужичок, стоявший на остановке. Он был в новенькой кожаной куртке. — С чего это вы все в телогрейки обрядились?
— День ватника, мужчина. — Подала голос дама лет сорока. — Мы бросаем вызов Западу и врагам имперского курса. Ватник — символ нашего труда на благо Отечества. Именно в ватниках наши отцы и деды строили и воевали. Неужели вы не смотрите телевизор?
— А я его выкинул.
— Ватник? — Ужаснулась дама.
— Телевизор. Некогда смотреть, да и не верю никому. Говорят, становится Россия всё богаче и сильней, а мы в деревне одним огородом живы да скотиной. Вот и ватник подходит только навоз убирать. Находился я в нём тоже, пока сидел за анекдоты про нашего дорогого…
— Ах, прекратите! — Воскликнула дама.
Все сразу отодвинулись от мужичка.
— С жиру вы беситесь, городские. Никакой радости нет ватник носить. У народа ведь денег не было на что получше, попригляднее. Нищета да неволя. К чему из этого моду делать, беду кликать? К лучшей жизни надо стремиться. Вот я продал сало на рынке, и купил куртку…
Все отвернулись от опасного собеседника, делая вид, что не слушают крамольных речей.
— Креакл. Замаскированный. — Шопотом сказала дама хасиду и тот почти спрятал лицо в газету. — Отсидел за национал-предательство…
— Украинский диверсант. Вы слышали, упомянул про сало! — Сказал старичок.
— Или агент, вычисляет неблагонадёжных. — Прошелестело из-за газеты.
Студентки разом отбросили в урну сигареты и тихо затянули:
— С чего начинается Родина…
В это время к остановке подошёл бородатый черносотенец в ватнике поверх чёрной формы. На его ремне висела дубовая палица с шипами. В руке он тащил переноску с мяукающей кошкой, дико поглядывающей сквозь сетку. Черносотенец поставил переноску на скамью, широко перекрестился на храм и мрачно спросил у Александра Ивановича:
— Иноземец что ли?
— Кто?
— Ты!
— Нет.
— А почему не в ватнике? Люд святорусский не уважаешь? Дедов не чтишь? А может, супротив государя худое умышляешь, антилигент паршивый? — Черносотенец стал поглаживать свою палицу.
— Что вы себе позволяете! — Александр Иванович уже прикидывал, справится ли с детиной, припоминая приёмы дзюдо, которым занимался в юности. Но вдруг ошеломленно воскликнул: Дэн, ты меня не узнаёшь?
— Не Дэн, а Данила сын Сидоров, — недовольно начал черносотенец, но тут и он узнал Александра Ивановича:
— Сашка! Как изменился!
Бывшие однокурсники пожали друг другу руки.
— Данила, как ты чернорубашечником стал? Не ожидал от тебя…
— Когда Россию санкциями прижали, меня на работе сократили, а семью кормить надо. Кошке и то жрать нечего. Пришлось пойти в дружину. Освоился быстро.
— Неужели митингующих бьёшь?
— Мы пужаем только. Тьфу, пугаем. — Видимо, Данила привык общаться в стиле простонародном. — Надо в страхе Божьем либерастов держать.
Он поднял переноску с мяукающей кошкой:
— Не ори, Вата… На прививку везу. А то подхватит бешенство на даче.
— Тут бы многим прививка не помешала. — Заметил Александр Иванович.
Данила ухмыльнулся. Но вслух сказал:
— Прощевай, антилигент. Авось, свидимся.
Тут к остановке подъехали друг за другом два троллейбуса, один расписанный под хохлому с рекламой пешего тура на Соловки, а второй с изображением весёлого солдата, бросающегося под танк. И все, толкаясь, полезли в салон.
Вскоре Александр Иванович вошёл в класс, где навстречу педагогу поднялись из-за парт ученики пятого «б»…
— Здравствуйте. Садитесь. Откроем учебники… — Александр Иванович нашёл нужный параграф, содержание которого явно не пришлось ему по душе — он помрачнел, тяжело вздохнул, но выбора не было:
— Тема сегодняшнего урока, дети, — Великий Ватный путь, который ошибочно называли Шёлковым. Он вёл из Москвы в Крым, и по нему доставляли в самые крупные города Руси — что?
— Вату! — Хором закричали дети.
© Влада ЧЕРКАСОВА
Сценка из будущего.
* * *
Десятилетний Павлик Морозов вырвал из тетради двойной лист, взял гелевую ручку и крупными буквами вывел: «Донос», а ниже: «Дедушке Ивану Семеновичу от внука Павла». Сегодня занятия в школе отменили из-за того, что завуч сообщила в ФСБ о подозрительном увлечении директора гольфом, характерном для американца, а не для честного россиянина. Теперь по всему зданию строгие полисмены что-то искали — то ли подпольную типографию либералов, то ли гей-клуб. Детей отпустили домой.
У выхода Павлик столкнулся с учительницей Защиты русского языка и она приказала ему потренироваться писать доносы, чтобы исправить двойку, полученную за сочинение «Как разоблачить национал-предателя».
— Твой тёзка — Павлик Морозов — не пожалел отца во имя нашей Родины! И погиб от руки деда. Бери пример с этого смелого мальчика. — Назидательно говорила учительница, и звездочки на её погонах ярко блестели.
И Павлик решил потренироваться на своей семье. Для начала настучать о чём-нибудь дедушке. Итак: «Дорогой дедушка, считаю своим долгом проинформировать тебя, что...».
Павлик задумался, деда не стоило тревожить по пустякам. «… что наша бабушка — бандеровка! Она ругает Президента за то, что из-за нашего Крыма и Донбасса санкциям нет конца, цены выросли, и мы едим одни макароны. А когда ты вслух читаешь газету «Сталинист», называет тебя старым дураком. Ещё она нашла в подшивке «Сталиниста» твою заначку и купила на все деньги соль, муку и спички». Больше Павлику сказать было нечего, он размашисто подписался и поставил число — 7 ноября 2024 год.
Вырвал второй лист и снова озаглавил «Донос. Бабушке Оксане Макаровне от внука Павла». «Дорогая бабушка, хочу сообщить тебе следующее: наш дедушка каждый вечер курит на балконе, хотя врач ему запретил. И карточки на хлеб и водку потерял он, хотя сваливает на папу. А ещё он отослал наши тёплые вещи как гуманитарную помощь в Донецк. Наверное, это правильно, но что мы будем одевать зимой?». Третий донос был маме. «Милая мамочка, репетиторша Алёна, которая должна готовить меня к экзаменам по Защите русского языка, вовсе не показывает мне боевые приемы и не рассказывает про наш Крым и Донбасс, а закрывается с папой в спальне. И судя по звукам, учит боевым приемам его».
Доносить на маму Павлику было неловко, но он решил преодолеть свою слабость. Потому что для настоящего патриота ближе интересы страны, чем личные привязанности — так говорил на уроке Сугубого благочестия священник отец Триколор. Да и дома не раз слышал, что сейчас без доносов нельзя сделать карьеру, нельзя получить квартиру и даже за границу не выпускают, если ты не разоблачил пять врагов народа. А их на воле всё меньше…
И Павлик начертал на чистом листе: «Дорогой папа, наверное, ты должен узнать, что наша мама — еврейка. Я не уверен, но подозреваю — нам в школе на уроке Любви к Отечеству объясняли, как узнавать евреев по внешности. Ещё она говорит, что ты слабак, и что даже я не родился бы на свет, если бы ей не помог наш сосед Чебурек Мамаевич. Она уверена, что тебе оторвало на Донбассе не только ногу… Но я тобой горжусь и тоже хочу воевать с укропами».
Павлик разложил доносы на видном месте. Для мамы около зеркала, для бабушки — на кухне, для деда — на балконе, для папы на диване перед телевизором.
Ему хотелось донести о чём-нибудь и сибирскому коту Шойгу, который мрачно смотрел из угла зелеными глазами, но Шойгу читать не умел, и Павлик просто показал ему на кухне принесенную бабушкой с рынка селёдку — редкий деликатес после десятилетия санкций. Шойгу, которому тоже надоели макароны, впился клыками в рыбину и куда-то уволок.
Вскоре родственники наткнулись на доносы. Мама била тарелки и кричала папе: «Как с Алёной, так ты всегда готов!» А папа размахивал протезом и рычал: «Павлик от Чебурека Мамаевича? Убью!» Бабушка топтала ногами подшивку «Сталиниста» и дедушкины сигареты, а дедушка искал валидол и стонал: «И зачем только я на тебе женился, лимитчица харьковская». Испуганный Павлик залез под стол, где наткнулся на кота, который тоже был не в настроении и урчал, боясь, что отберут селёдку.
Но вскоре приехал наряд полиции и всё стихло. Оказалось, что на Морозовых написал донос сосед Чебурек Мамаевич, обвиняя их в расизме, разжигании и непосещении мечети, обязательном для каждого православного москвича в День толерантности трудящихся. Павлик стоял на лестничной площадке, прижимая к груди кота, и плакал в его воняющую селедкой шубу, а полиция уводила родителей. Чебурек Мамаевич в это время говорил важной даме из ювенальной юстиции, что готов усыновить мальчика и передать ему все свои знания, как опытный торговец макаронами.
© Влада ЧЕРКАСОВА
* * *
Что за шум и топот в центре столицы? Слышится странная мелодия — русскую «Барыню» вдруг сменяет лезгинка, переходя в «Хава Нагилу», а та обрывается, уступая бравурным звукам Советского гимна. Большая толпа собралась поглазеть на доселе невиданное действо — русские националисты пляшут под кремлёвскую дудку!
Долго твердили они, что служат интересам народа и клялись бороться с режимом, и вдруг все, вмиг, ринулись водить хоровод вокруг трона.
Вот степенно, напоминая себе благонамеренного и расчётливого бюргера, движется Крылов, пытается сохранить имидж европейца, но порой достает из-за пазухи уголок имперского флага и с чувством целует его.
Следом лихо, вприсядку, в белой рубахе, расшитой красными петухами, летит Холмогоров, и ничуть не запыхался — наверное, часто репетировал накануне.
В кокошнике, с ржавым комсомольским значком на фольклорном сарафане, плывёт лебёдушкой Холмогорова, собирая у зрителей гуманитарную помощь для Новороссии.
В чёрном кафтане, с растрепанной кудреватой бородой выделывает коленца смазными сапогами Штильмарк, потрясая своим обращением в поддержку Путина.
Вьётся вьюном Тор-Кралин, заправляя за уши незримые пейсы, поднося к уху мобильник — не поблагодарят ли с Лубянки?
И гордо подняв подбородок, кружится с самим собою в вальсе расолог Авдеев, прижимая к груди новую книгу, где доказал он, что Гиркин, Безлер, Зайдлер, Кауфман, Добкин, Кернес и Бородай — истинные арийцы.
Много, много других вождей и маленьких фюреров участвует в красочном представлении. Долго ждали этого события коммунисты и евразийцы, много их среди зрителей. Вот Зюганов с слезами на глазах пытается повязать Авдееву красный галстук, принять в почётные пионеры. Вот хлопает в ладоши Лимонов. Вот Багиров, выскакивая из толпы, пожимает руки новым соратникам. Вот Дугин трясется в такт музыке, приговаривая; «Убивайте, убивайте, убивайте»…
Когда звуки «Барыни» внезапно сменяются лезгинкой, некоторые националисты останавливаются, невольное замешательство отражается на их лицах. Но тут в кругу появляется Кадыров, показывает движения кавказского танца, весело восклицая: «Асса, Евразия!» И националисты неумело, но с каждым шагом увереннее, начинают подражать чеченскому Герою России. На заднем плане пляшут рядовые националисты. Вот машут шашками донские казаки, перебрасывая друг другу чучело в одежде «Пусси Райт», шлёпают его нагайкой. Порой из их рядов высовывается какой-то молоденький казачок и пытается уточнить:
— Мы же нация, братцы?
— Мы сословие, дурень! Потомки беглых холопов. — И атаман, увешанный медалями от подбородка до паха, заталкивает неосторожного в пляшущий строй.
С краю топчутся парни в чёрной форме, которым некто раздаёт ватники. Покорно одевают ребята этот символ советских концлагерей — приказ есть приказ. Напялив ватник, превращаются в огромных колорадских жуков, щелкают жвалами, взлетают над Москвой, спешат на Юго-Восток Украины. Радуются этому тысячи мигрантов, тоже собравшиеся поглядеть на спектакль — теперь будет им спокойнее на улицах Москвы.
… Но вот стихает кремлёвская дудка и прочие инструменты политтехнологов, куда-то исчезает трибуна с отечески улыбающимся Президентом, и националисты видят себя среди разорённой разграбленной страны, где бабушки с пенсией в пять тысяч умирают с голоду на папертях, где закрываются школы и больницы, заводы и фирмы, где растут налоги, тарифы, цены и падает рубль, доводя до паники небогатое большинство, накануне кричавшее: «Санкции? Не смешите мои «Искандеры»!
Но не унывают танцоры под кремлевскую дудку — ведь у некоторых есть квартирки в загнивающем Евросоюзе, да и заплатят за пляску щедро. И расходятся они на свои диваны, к своим сайтам, где нет места для настоящей живой России, для бед её народа и подлинных его интересов.
© Влада ЧЕРКАСОВА
Долго ли сможет продолжаться противостояние между Украиной и Россией? На первый взгляд до кончины первой. Можно ли этого избежать, и будет ли компромисс между странами, тем более это в интересах Украины, на этот вопрос я попытаюсь ответить в данной статье.
Курс политики Киева после Майдана 2014 года можно охарактеризовать как попытки нанесения максимального вреда России: разрыв торгово-экономических отношений, взаимный товарооборот за время противостояния упал на 50%, а Яценюк готовится вообще прекратить торговые отношения; вооружённый конфликт на Донбассе спровоцировал вынужденную массовую миграцию в РФ, по данным ООН она составила 850 тыс. человек; санкции против российского бизнеса; запрет промышленной кооперации, которая была завязана на военном секторе, вынудила руководство РФ выделить 30 млрд. долл. для импортозамещения в оборонной отрасли; Киев стал причиной осложнения партнерских отношений России с Европейским союзом и “войны санкций”.
Но вопреки горлопанам в Правительстве и их кураторам из США, Украина не сможет отгородиться стеной, которую предложил сделать украино-израильский олигарх Коломойский, от России. Российская Федерация – это один из центров геополитики с мощной экономикой и сильной армией, игнорировать Россию не позволяют себе даже постоянные члены Совета Безопасности ООН, а для Украины это вообще убийственно. Ответ прост: Киеву рано или поздно придется договариваться с Москвой. Но кто из сегодняшнего руководства Украины готов идти на возобновление партнерства, и с кем Москва захочет вести эти переговоры?
Тяжело представить, что нынешний Премьер Арсений Яценюк, который неоднократно оскорблял Владимира Путина и Дмитрия Медведева, или кто-то из его “Народного фронта” пойдут на сближение; не менее трудно вообразить кого-то из команды Юлии Тимошенко, которая обещала “стереть Россию с лица Земли”; мгновением показалось, что Президент Петр Порошенко, согласившийся встретится в Минске с лидерами Евразийского союза, пойдёт путём деэскалации конфликта, но его паломничество в Конгресс и Белый дом США, на заседания НАТО свели к нулю эту возможность; группа экс-вице-премьера Сергея Тигипко (партия «Сильная Украина») хотя и позиционирует себя как нейтральная, но не будет ключевым игроком на политической арене; КПУ вообще потеряла политический вес и стала “козлом отпущения”.
Кстати, на одном из популярных телевизионных политических шоу у высокопоставленных чиновников из украинского Правительства спросили, как они собираются налаживать отношения с Россией, если Президентом будет Путин, например, ещё 10 лет – на этот вопрос никто внятного ответа не дал. Либо чиновники понимают, что в Правительстве они ненадолго и не видят будущего Украины, либо они живут “одним днем”.
Очевидно, что чуть ли не единственной политической силой, с которой возможен диалог это “Оппозиционный блок”. В него вошли два экс-вице-премьера и топ-менеджера в энергетической и промышленной сфере Александр Вилкул и Юрий Бойко; экс- губернатор Харьковской области Михаил Добкин, президент Всеукраинского еврейского конгресса и глава партии ВО «Центр» Вадим Рабинович, экс-замглавы Администрации президента Украины и глава Партии развития Украины Сергей Ларин; экс-генеральный директор «Азовстали» Алексей Белый, депутат Верховной Рады Украины Нестор Шуфрич, экс-министр социальной политики и лидер партии «Украина — Вперёд!» Наталья Королевская, председатель комитета Верховной Рады по вопросам здравоохранения Татьяна Бахтеева, экс-губернатор Одесской области Николай Скорик и группа депутатов от Партии Регионов.
Также остается актуальным вариант политиков из переговорной группы, которая была в Донецке во главе с экс-главой Администрации Президента Украины Виктором Медведчуком, но из-за незаслуженной травли в СМИ его фамилия стала почти ругательной и его усилия врятли будут оценены народом.
Думаю, что лидеры проправительственных политсил скорее предпочтут позировать на ток-шоу и обвинять Россию в том, что Украина находится в разрухе, чем искать совместно с РФ пути выхода из созданного конфликта. Но все-таки есть надежда, что найдутся лидеры способные не только артистично выступать перед телекамерами, но и станут “кризис-менеджерами” с отношениях между Россией и Украины.
